— Но это же!.. Это же разоблачение, если фото не подделка! — И он перевернул каждую фотографию: на обратной стороне двух из них стояли надписи: «Бабий Яр» — и даты, на третьей — «Дробицкий Яр» и тоже дата.
— Почему подделка? Уверяю вас, эти фотографии подлинные! Их там была целая пачка!
Но Ольга Константиновна не жаждала похвал, она желала поскорей уехать от этих компрометирующих ее фотографий, получив которые, Курт не стал ее задерживать.
Оленька вела машину в сторону Глинеке. Уставшая от пережитых волнений, она все же обратила внимание, что бомбежка закончилась, она даже заметила по дороге пару дымящихся развалин, вокруг которых суетились спасатели. Скорей бы добраться домой! И позавтракать — ведь она сегодня не завтракала! Ольга представила себе свою кухню: на плите кипит чайник. И мама накрывает на стол.
Наспех припарковав машину, она почти взбежала на крыльцо и распахнула дверь. В доме было странно тихо — никто не дышал, на кухне не кипел чайник, и стол не был накрыт.
Не получив ответа, она помчалась в комнату Лулу, ворвалась без стука и увидела, что та лежит на спине одетая и не укрытая одеялом. Оленьку охватил такой ужас, что она не подбежала к кровати, а подошла к ней медленно на цыпочках и осторожно тронула маму за плечо. Оно было холодное и твердое, как неживое. Оно и было неживое, так же, как широко открытые мертвые глаза. Ноги Оленьки подкосились, и она безвольно опустилась на пол перед кроватью, не в силах даже заплакать.
Лёва
Вызов в Контору, как всегда, был некстати: Лёва как раз завершал оркестровку своей новой, по счету седьмой, симфонии. Но, с другой стороны, вряд ли он означал арест, так сказать, с доставкой на дом. Вызов был срочным, так что отложить посещение Конторы было нельзя. Пришлось закрыть рояль, наспех сложить в ящик нотные листы. Лёва так разнервничался, что даже не заметил, как бульвар начал подготовку к осени, листья еще не опадали, но постепенно заменяли летнюю зелень на сентябрьскую позолоту. На сердце стало легче, когда у входа в Контору он столкнулся с Марией Гариковной, значит, и ее вызвали тоже и на одно с ним время, если она успела примчаться с дачи.
Задача, которую им поставили, оказалась уже частично знакомой, хоть и непростой; им предложили отправиться в недавно освобожденный от немецкой оккупации город Харьков, чтобы найти там наверняка оставленную врагом агентурную сеть.
Вылет был назначен на десять вечера, и Лёва поспешил домой на Пречистенский бульвар, чтобы предупредить Ольгу, которая вскоре должна была уйти в театр. Господи, как же быть? Она, конечно, разволнуется, а ее не принято беспокоить перед спектаклем. И тут он вспомнил, ведь она как-то упомянула, что именно в Харькове была счастлива.
С упоминания этого города он и начал: спешу, мол, туда восстанавливать разрушенную войной музыкальную жизнь.
— О, Харьков! — вспыхнула Ольга. — Центр самой лучшей и самой одухотворенной молодежи, помните Северянина? Мы приехали туда с гастролями из страшной московской разрухи. А там было тепло и светло, и на улицах продавали изумительное ванильное мороженое, зажатое между двумя круглыми вафлями. Какие там были спектакли, какая публика! Какие пирожные в кафе «У Пок а»!
Лёва уехал в Харьков с Ольгиным благословением, но не нашел там ни мороженого в вафлях, ни кафе «У Пока». На первый взгляд, город казался серым и не особо интересным. Но стоило хорошо присмотреться, как открывалось его очарование и хотелось изучать хитросплетение уютных улочек, застроенных красивыми домами. Хотя раны войны бросались в глаза, они все же были не так ужасны, как страшные кратеры на улицах городов, подвергшихся массированным бомбардировкам как своим, так и немецким. Среди развалин как символ чудовищной бессмысленности происходящего выделялось здание Госпрома — прекрасного архитектурного комплекса, воздвигнутого на просторной площади Дзержинского в тридцатых годах.
Так он и написал Ольге, но она его не поняла: в то счастливое время долгих харьковских гастролей МХАТа комплекс Госпрома еще не был построен.
С площади Дзержинского Лёва отправился к Тракторному заводу, где во время оккупации размещалось еврейское гетто. И, выслушав там рассказ добровольного гида, понял, что его жизненный выбор был правильным. Уже не говоря о том, что на нем лежит ответственность за Оленьку.
Оленька
Мамина смерть сильно подкосила Оленьку. Она даже не осознавала, какую важную роль играла мама в ее жизни, — она как бы защищала ее от ежедневных опасностей и угроз. А теперь Оленька стала главой семьи, которая распадалась на глазах, — девочки, Адочка и Мариночка, вышли замуж и погрузились в обычные семейные заботы, а она осталась одна-одинешенька, и некому даже поплакаться в жилетку.
Хуже всего, что эта новая жизнь отразилась на ее физическом состоянии. Она, которая не позволяла себе болеть, работая на благо семьи, в один отнюдь не прекрасный день не смогла встать с постели: свело спину. Врач объявил, что это радикулит, воспаление нерва, о существовании которого Оленька даже не подозревала. К счастью, съемки очередного фильма откладывались на пару недель, и она надеялась за это время выздороветь. А пока она лежала в одиночестве и не могла привыкнуть к тишине.
Проглотив прописанные таблетки, Ольга почти задремала, когда ее разбудил телефонный звонок. Она подняла трубку с некоторой опаской, ведь все свои уже отзвонили. Приятный мужской голос — знакомый, но неопознанный — воскликнул:
— Дорогая фрау Ольга, здравствуйте! Это Вальтер Шел-ленберг, надеюсь, вы еще меня не забыли?
Оленька приложила все свое актерское мастерство, чтобы скрыть, как ее обрадовал этот звонок, — у нее остались самые приятные воспоминания об их совместном путешествии в дьявольское «Волчье логово». Причина, по которой он ей позвонил, оказалась еще приятней:
— Дело в том, что завтра я должен на несколько дней слетать в Крым. Не хотите ли вы передать какие-нибудь гостинцы вашей уважаемой тете, госпоже Марии Чеховой?
— С радостью. А куда я могу вам это доставить?
— Я слышал, вы нездоровы. Завтра у меня ланч в доме нашего министра пропаганды, говорят, ваша вилла где-то рядом. Если вы не возражаете, я могу заехать к вам на обратном пути, около двух часов дня.
— А это вас не затруднит?
— Если бы меня это затруднило, я бы не предложил. Но учтите, не больше трех килограмм.
Поскольку из дому выйти Оленька не могла, пришлось все-таки задействовать девчонок. Не так-то просто было достать для гостинца лакомства, но они постарались, и к утру следующего дня все необходимое, включая коробочку, привезли в Глинеке.
Шелленберг приехал точно в два и очень спешил, но все же обратил внимание, что Оленька встретила его, опираясь на костыль. Он выслушал ее сбивчивый рассказ о причине болезни и пообещал подумать, как можно ей помочь. Она его обещаний не приняла всерьез и ошиблась: через три дня Шелленберг после возвращения из Крыма опять посетил ее, но на этот раз не спешил.
