меня чувствовать себя так хорошо, так чудесно, восхитительно…
Живой.
— Ты дрожишь, ангел, — он касается моего бедра пальцами, проводит ими вниз, по моим лобковым волосам. — Я заставляю тебя нервничать?
Киваю, моё горло слишком пересохло, чтобы говорить.
— Почему?
Я качаю головой, не желая отвечать.
— Ты тоже заставляешь меня нервничать.
От удивления после его тихого признания вскидываю голову. Я смотрю на него сверху вниз широко раскрытыми глазами, мои губы приоткрыты, хотя я всё ещё не могу говорить. Он кивает в ответ, наклоняясь, чтобы поцеловать меня в верхнюю часть правого бедра, его тёплые губы задерживаются на моей коже, как будто он не хочет останавливаться. Я вздрагиваю от этого нежного жеста.
— Это правда, — бормочет он. — Ты ошеломляешь меня. Я не понимаю своих чувств к тебе.
Провожу рукой по его мягким волосам, молча поощряя его продолжать.
— Ты слишком хороша для меня, ты знаешь это? — он откидывает голову назад, наши взгляды встречаются. Его голубые глаза такие тёмные, в них бушует знакомая буря. — В конце концов, я, вероятно, только причиню тебе боль.
Я вздрагиваю от его выбора слов. Конец. Кто хочет слышать это слово, особенно когда то, что у нас есть, только начинается?
— Ты поглощаешь меня, Александрия, — продолжает он грубым голосом. — Я провёл с тобой всю ночь, а на следующий день всё, о чём мог думать, — это когда я снова увижу тебя в следующий раз. Ты в моих мыслях, моих снах. Обычно такого не бывает. Никогда. — он качает головой, выглядя почти раздражённым. — Ты первая девушка, которая заставила меня чувствовать себя так. Хотя я пытался это отрицать.
Он пытался?
— Я пытался убедить себя, что ты мне не нужна, но к чёрту всё это, — он поднимается на ноги, почти пугая, когда стоит так близко ко мне, его руки всё ещё на моих бёдрах, его тело излучает тепло. Он — это всё, что я могу видеть, слышать, чувствовать. — Я хочу тебя, Али. Я хочу тебя так чертовски сильно, что меня убивает просто экспериментировать с тобой или что бы мы там ни делали, чёрт возьми. Когда всё, чего я действительно хочу, это затащить тебя в эту кровать и трахать тебя до потери пульса.
Оу. Всё моё тело слабеет от его слов, трепет в животе заставляет меня нервничать. Я делаю глубокий вдох и закрываю глаза, все мысли о том, чтобы не торопиться и тем самым защитить себя, вылетают прямо в окно.
— Я не могу давать тебе никаких цветистых обещаний. Я не могу сказать, что одному из нас или нам обоим не будет больно в какой-то момент. Но я… я чертовски отчаянно хочу быть внутри тебя, — он отпускает мои бёдра и обхватывает моё лицо, приподнимая его так, что у меня нет выбора, кроме как смотреть в его пылающие глаза. Он колеблется, я вижу, как двигается его кадык, когда он сглатывает, и жду, что он скажет дальше. — Я просто хочу чувствовать себя ближе к тебе, — шепчет он, его признание вырвалось откуда-то из глубины. — Я хочу смотреть тебе в глаза, когда войду в тебя в первый раз. И хочу быть тем, за кого ты будешь держаться, когда я заставлю тебя кончить.
Я бросаюсь на него. Нет другого способа описать это. Я бросаюсь на него всем телом, и он кряхтит, обнимая меня, ловя, прежде чем я упаду. Я нахожу его рот, мой поцелуй отчаянный, его всепоглощающий. Он целует меня так, словно вкладывает в это всё своё сердце и душу, его рот, его язык жаждут моего. Я трусь об него всем телом, пытаясь взобраться по его телу, как какая-то сумасшедшая, а он ведёт нас к кровати, падает на неё и тянет меня за собой.
— Детка. Детка, притормози, — шепчет он, но я не могу. Я слишком сильно хочу его. Тристан лежит на спине, я растянулась на нём, сливаясь своими губами с его, целуя его долго и глубоко. Желая, чтобы это никогда не заканчивалось.
Его слова, то, что он под ними подразумевает, проникновенный тон его голоса — он точно знает, как прорваться сквозь мои защитные стены. И я начинаю задумываться, почему хотела подождать, когда можно получить его, всего его, прямо сейчас.
— Я хочу, чтобы ты разделся, — прошу я его, прерывая наш поцелуй и скользя вниз по его телу, чтобы я могла задрать его футболку, потянуть пояс спортивных штанов. Наши руки повсюду, натыкаются друг на друга, пока мы быстро разбираемся с его одеждой, и вот мы оба, наконец, обнажены. Наши ноги переплетаются, как только он переворачивает меня, его бёдра прижимаются к моим, когда он целует меня, его язык поддерживает ритм его движений.
Я провожу руками по гладкой коже его спины, и его мышцы тут же напрягаются под моими ладонями. Он отрывается от моего рта, целует меня в шею, руками обхватывает грудь, большими пальцами играя с сосками.
— Ты не поверишь, — бормочет он мне в шею. — Но у меня нет презерватива.
Потрясённая, я толкаю его в плечи, так что ему ничего не остаётся, как отстраниться от меня.
— Ты серьёзно? У тебя? Тристана Прескотта, самого большого игрока, нет ни одного презерватива?
Он действительно выглядит смущённым, даже откровенно застенчивым.
— Эй, это ты не хотела торопиться. Я пытался соблюдать твои правила.
Я касаюсь его щеки, и он снова смотрит мне в глаза.
— Никаких правил, когда дело касается нас.
Он вскидывает брови.
— А есть ли «мы»?
— Я думаю, да, — медленно отвечаю, моё сердце колотится о рёбра. — А ты?
Тристан молчит так долго, что заставляет меня нервничать. Или лучше сказать — ещё сильнее нервничать. Я чувствую его, его эрекцию, прижатую к моему животу, большую и привлекающую внимание. Нервы так и скребут меня изнутри от того, что мы собираемся сделать. Пути назад нет. Как только мы займёмся настоящим сексом, следующие моменты будут очень важными.
Останется ли он здесь? Или тут же сбежит? Тристан из прошлого бы точно ушёл. Но Тристан из прошлого также никогда бы не стал проводить столько времени с девушкой, пока не добился бы своего.
По крайней мере, так утверждает Келли.
— Я тоже так думаю, — наконец откликается он так же осторожно.
Моя улыбка дрожит. А сердце наполняется огромным облегчением.
— Открой ящик прикроватной тумбочки, — тихо говорю я ему.
Он наклоняется надо мной, его грудь у моего лица, твёрдый член трётся о мой живот, оставляя влажный, липкий след. Выдвинув ящик, он заглядывает внутрь и начинает смеяться.
— Как думаешь, сколько
