казаков.
— Дай сказать-то! — обозлился Степан. — Да на меня гляди-то, на меня. Что ты, как коза брянская, все вверх смотришь? На меня!
— Ну.
— Не помыкай нами, еслив хлеб на Дон посылаешь…
— Так.
— Тюрем настроил, курва! Как чуть чего — так в тюрьму!
— Как ты сказал? Курва?
Степан упал на колени.
— Прости, князь великий! Вылетело…
— Срежу язык-то! Вылетело. Какие ишо жалобы на бояров?
— Пошто на одном месте пригвоздить хочешь мужика? — спросил Матвей Иванов. — Был хоть выход.
— Плетей! — велел Стырь, показав на Матвея.
«Приближенные царя» схватили Матвея и раза три всерьез жогнули плетью.
— Какие жалобы, казак? — повернулся Стырь опять к Степану. Степан все стоял перед ним на карачках, покорно ждал.
— Пошто — как войне быть на Дону или миру — мы не вольны сами решить? Мы хочем решать сами, как нам любо, а как нет.
Стырь молчал; он не знал, как огорошить с войной.
— Нас на войну шлешь!.. — закричал с колен Разин. — Сам затеваешь, а нас шлешь! Куда хочешь, туда и шлешь, мы не смей пикнуть! Мы не слуги тебе! Не стрельцы!.. Курва ты великая, а не князь великий! — Степан поднялся в рост.
— Плетей! — тоже заорал Стырь. И тоже вскочил.
«Приближенные» бросились к Разину…
— Стой! — остановил их Стырь. И полез с арбы. — Я прокачусь на ем. На Дону, говорят, жеребцы славные — спробую.
Степан смиренно опустился опять на четвереньки.
— Седло! — распоряжался Стырь. — А то я ишо свою царскую собью…
На Разина накинули седло. Он молчал. Стырь сел на него.
— Ну-ка, прокати царя!..
— Куда, великий? Куда, князь всея, всея?..
— За волей… Где она? Я сам не знаю…
Разин громко заржал и поскакал по кругу.
— Э-эх! — орал Стырь. — За волей казакам поехали! Их-ха!
Степан опять заржал, да громко, умело.
— Ну, как воля, казак? Узнал волю?
— Нет ишо. — Степан остановился. — Слазь.
— Я ишо хочу…
— Слазь!
Стырь слез.
Степан опять упал на колени.
— Спасибо, царь-государь, теперь узнали мы до конца твою волю. Спасибо! Спасибо! Спасибо! — Степан трижды стукнулся лбом об землю. — Теперь отпусти нас на Дон — погуляем мы за твою волюшку. Отпускай нас.
— Отпускаю. Меня возьмите с собой на Дон — я тоже погуляю с вами.
— Шиш! Гуляй, братцы! Царь показал, какая будет его воля! Запивай ее, чтоб с души не воротило!..
И загуляли нешуточно. Весь день «запивали волю цареву», усердствовали. Усердствовал и сам атаман. Пил, обнимал Семку Резаного, Матвея Иванова, плакал… Потом свалился и уснул.
— Ну, хоть так, — сказал Иван Черноярец. — Выспится хоть… Бери за руки, за ноги — унесем спать. Кончай гульбу! Федор, Ларька, кто там?.. Вали по рядам, бейте кувшины. Батька велел, мол!
Матвей Иванов, когда Степана раздели и уложили на лежак, остановился над ним, долго всматривался в бледное рябое лицо атамана.
— Вот вам и грозный атаман! Весь вышел. Эх, дите ты, дите… И нагневался, и наигрался, и напился — все сразу.
— Ты, на всякий случай, не лезь-ка ему под горячую руку, этому дитю, — посоветовал Иван. — А то она у его… скорая: глазом не успеешь моргнуть.
— Может, — согласился Матвей. И пошел из шатра. — Пойтить другого заступника поискать… Тоже где-нибудь землю бодает.
— Кого это? — спросил Черноярец.
— Василья Родионыча мово.
— 6 -
К Волге вышли глядя на ночь. (В версте выше Царицына.)
Начали спускать на воду струги и лодки. Удобное место спуска указал бежавший из Царицына посадский человек Степан Дружинкин. Он же советовал атаманам, Разину и Усу:
— Вы теперича так: один кто-нибудь рекой пусть сплывет, другой — конями, берегом… И потихоньку и окружите город-то. Утром они проснутся, голубки, а они окруженные, ххэх… — Дружинкин не мог скрыть радости, охватившей его. — Стены, вороты — они, конечно, крепкие. Да надолго ли! Кто их держать-то шибко будет?..
— Воеводой кто сидит? — спросил Степан. — Андрей?
— Тимофей Тургенев. На своих стрельцов, какие в городе, у его надежа плохая, он сверху других ждет. Да когда они будут-то! Они пока без признака…
— Много ждет?
— С тыщу, говорят. С Иваном Лопатиным идут. Надо бы, конечно, до их в городок-то войтить. Ах, славно было бы, Степан ты наш Тимофеич, надежа ты наша!.. Отмстились бы мы тада!..
— Родионыч, поплывешь со стругами, — велел Степан. — Я с конными и с пешими. Шуму никакого не делай. Придешь, станешь, пошли мне сказать.
— Ладно, — сказал Ус. И пошел к месту, где сволакивали на воду струги. Все же тяготило его подначальное положение, не привык он так. Однако — терпел.
Когда стало совсем темно, двинулись без шума к Царицыну водой и сушей.
Утром, проснувшись, царицынцы действительно обнаружили, что они надежно окружены с суши и с воды.
Воевода Тимофей Тургенев и с ним человек десять стрельцов (голова и сотники, да прислуга, да племянник, да несколько человек жильцов) смотрели с городской деревянной стены, как располагается вдоль стен лагерь Разина.
— Сколь так на глаз? — спросил воевода у головы.
— Тыщ с семь, а то и боле.
Воевода вздохнул.
— Неделю не продержимся… Пропали наши головушки!
В городе гудел набат.
Степан, Ус, Федька Шелудяк, Сукнин, Черноярец, Ларька Тимофеев, Фрол Разин, Матвей Иванов — эти внизу тоже оценивали обстановку.
— Ну? — спросил Степан. — Какие думы, атаманы?
— Брать, — сказал Шелудяк, — чего на его любоваться-то.
— Брать?.. Брать-то брать, а как?
— Приступом! Навяжем лестниц, дождем ночки — и с Исусом Христом!..
— Исус что, мастак города брать? — спросил Ус.
— А как же! Он наверху — ему все видать, — отрезал занозистый Шелудяк.
— Хватит зубатиться, — оборвал Степан. — Родионыч, Иван, какие думы?
— Подождать пока, — сказал Иван Черноярец. — Надо как-нибудь в сговор с жильцами войтить.
— Умное слово, — поддержал Матвей Иванов. — Стены стенами, да ведь и их оборонять надобно. А есть ли у их там такая охота? Оборонять-то. А и есть, так…
Подъехал казак, доложил:
— Царицынцы, пятеро, желают Степана Тимофеича видать.
— Давай их.
Подошли пять человек посадских с Царицына.
— Как же вышли? — спросил Степан.
— А мы до вас ишо… Вчерась днем, вроде рыбачить уплыли, да и остались… Нас Стенька Дружинкин упредил. Поговорить к тебе пришли, атаман.
— Ну, давайте.
Стырь с оравой зубоскалов переругивался с царицынскими стрельцами. Те скучились на стене, подальше от начальных людей, с большим интересом разглядывали разинцев.
— Что, мясники, тоскливо небось торчать там? Хошь, загадку загадаю? — спросил Стырь. — Отгадаешь, будешь умница.
— Загадай, старый, загадай, — откликнулись со стены.
Сидит утка на плоту,
Хвалится казаку:
Никто мимо меня не пройдет:
Ни царь, ни царица,
Ни красная девица!
