на моё плечо он встал, неуверенно постоял на ногах, словно пробуя — держат ли. Дошёл до стула и опустился на него.
— Я сейчас поговорю с Алексеем Дмитричем, — сказал я, — и приду. Если что-то будет нужно — зови, не стесняйся.
— Хорошо, — кивнул отец и уставился сквозь стекло на улицу, где с низкого неба сыпал мелкий февральский снежок.
А я вернулся на кухню, к ожидавшему меня Воронцову. Разлил по чашкам горячий чай, придвинул гостю вазочку с печеньем и конфетами.
— Рассказывайте, Алексей Дмитриевич.
— Так вот, — сказал Воронцов, разворачивая конфету. — Сегодня на большой перемене ко мне подошли Серёжины одноклассники и просили не переводить его. Самое интересное, что и Боря, и Ваня тоже были там. Да практически весь класс подошёл.
От удивления я сделал такой большой глоток чая, что чуть не обжёг язык.
— А как они это объяснили.
— Они сказали, что Серёжа совершенно изменился. Впрочем, я и сам это вижу. У него появились друзья, он активно общается в классе. Помогает другим, и сам обращается за помощью. И знаете, что?
— Что? — поневоле улыбнулся я.
Манера Алексея Дмитриевича увлекаться разговором поневоле заставляла улыбаться. Чувствовалось, что он говорит о любимом деле.
— Наверное, меня Серёжа мог бы обмануть. Талантливые дети способны обманывать взрослых. Но вот ребят он не обманул бы никогда. Дети и подростки хорошо чувствуют неискренность.
— Так может, это он подговорил ребят вступиться за него? — предположил я.
— Даже если бы так и было, — возразил Алексей Дмитриевич — то что из того? Ребята не стали бы за него просить, если бы не захотели. Но я специально спросил у них — они пришли ко мне втайне от Серёжи. Не хотели его обнадёживать раньше времени.
— Так и сказали? — не поверил я.
— Ну, не так складно, — улыбнулся Алексей Дмитриевич. — Но суть я понял.
— А Таня? — спросил я. — Она тоже была с ними?
— Нет.
Воронцов покачал головой.
— Поэтому я и не стал ничего отвечать ребятам. А на следующей перемене попросил Таню зайти ко мне в кабинет и спросил, что она думает. Так вот, она тоже хочет, чтобы Серёжа остался в нашей школе.
— Ничего себе!
Сказать, что я был горд за брата — значит, не сказать ничего. Не говоря ни слова, он сумел обуздать свой характер. Ай, да молодчина!
— Надо рассказать отцу, — решил я. — Пусть порадуется за Серёжку.
— Давайте, я сам расскажу, — предложил Алексей Дмитриевич. — Я ведь ещё и за этим к вам пришёл. Человеку в такой ситуации как ваш отец нужно как можно больше общаться. Иногда это единственное утешение.
— Спасибо, Алексей Дмитриевич! — поблагодарил я. — Идёмте, я вас познакомлю.
Мы прошли в комнату. Отец всё так же сидел у окна.
— Батя, к тебе гости, — сказал я. — Познакомься! Это Алексей Дмитриевич Воронцов, директор нашей школы. Тут с Серёгой замечательная история выходит. Только бы не сглазить!
Отец повернул голову.
— Ну, вы пока поговорите, а я в баню воды натаскаю. Помоем тебя сегодня, батя, попарим, если наши врачи разрешат!
Я почти выбежал во двор. Подхватил два ведра и отправился по расчищенным мосткам к проруби на Песенке. Разбил пешнёй тонкую корку льда, которая намёрзла за двое суток, и зачерпнул полные вёдра холодной светлой воды.
Не меньше получаса я таскал воду, пока не наполнил бак и бочку. Потом поставил вёдра и пошёл посмотреть — как дела у отца.
Из комнаты доносились голоса.
— У вас замечательные дети, Иван Сергеевич! Про Андрея Ивановича и говорить нечего — вы сами всё видите. А из Серёжи обязательно вырастет хороший человек. Поверьте мне, как учителю с многолетним стажем. На таких вот сегодняшних детях завтра будет держаться вся наша огромная страна.
Я только покачал головой. Знал бы Алексей Дмитриевич, что станет со страной всего через пятнадцать лет. Как так получается, что умнейшие люди всю жизнь живут в розовых очках и не видят того, что происходит на самом деле? А может, просто отказываются видеть? Не хотят замечать плохое? А когда оно само врывается в жизнь — то уже поздно что-то делать.
— Ну, ладно, Сергей Иванович! Засиделся я. Пора обратно в школу — присмотреть за порядком. Мы с вами непременно ещё поговорим. А как станет потеплее — и по Черёмуховке пройдёмся, и в школу зайдём. Может быть, расскажете ребятам о своей жизни — им будет интересно.
С этими словами Алексей Дмитриевич вышел из комнаты в кухню.
— Мне пора, Андрей Иванович! Вот и ваш отец согласен оставить Серёжу в нашей школе. Вы, как я понимаю, тоже не против?
— Не против, — ответил я.
— Ну, и отлично! Тогда я пойду, обрадую парня. Наверняка он сейчас сидит в классе и ждёт.
— Думаете? Вообще-то, он должен скоро прийти — я его на автобус отвезу.
Алексей Дмитриевич улыбнулся.
— Поверьте моему опыту — сейчас он сидит и ждёт моего прихода с новостями. Так что я поспешу, чтобы его не задерживать. Спасибо за чай, Андрей Иванович!
Воронцов стал одеваться, и в этот момент в комнате что-то упало с металлическим лязгом. Одним прыжком я оказался у двери!
Отец стоял, держась рукой за открытую дверцу шкафа, а на полу валялось ружьё. Моё ружьё!
Увидев меня, отец наклонился, но я оказался быстрее. Упал на колени и схватил ружьё за ствол.
Отца повело, и он рухнул прямо на меня.
— Отдай, Андрюха! — услышал я. — Отдай! Всё равно теперь. Зачем мучиться?!
Я отпихнул ружьё в сторону и крикнул Алексею Дмитриевичу.
— Позовите Трифона! Быстрее!
Отец, не обращая на меня внимания, пополз на четвереньках к ружью. Я услышал, как хлопнула дверь. Вскочил на ноги, быстро поднял ружьё и вынес его на кухню. На ходу переломил — в обоих стволах были патроны. Я вытащил их и бросил на стол. Отщёлкнул цевьё, отсоединил приклад от стволов. Меня трясло, руки ходили ходуном.
Положив ружьё на стол, я вернулся в комнату.
Отец, раскинув руки, лежал на полу. Хриплое дыхание клокотало в его груди.
— Зачем, батя? — в отчаянии выкрикнул я. — Ну зачем?
— Затем, что мучиться не хочу, — еле слышно ответил отец. — Страшно. Думал — успею. Или ты меня
