понимаешь?!
Не понимал. Ни одного слова не понимал. И это злило. Я бился все две недели, а она все такая же каменная стена, не способная услышать, понять, осознать.
Опускаю глаза на злополучные сырники. Во мне сейчас столько злости, и она гулом по венам несется. Резкий рывок – тарелка летит в стену. Разбивается на мелкие осколки, пачкая все вокруг долбанной едой. Осознание масштабов ее лжи выводит из равновесия.
– Сколько?! Сколько времени ты это делаешь?! Все две недели?!
Мне еб*ть как больно. Понимать, что мои усилия ей нах*й не сдались.
Молчит. И я понимаю, что ответ – худший, из всех возможных вариантов.
Твою мать! Хватаюсь за волосы, сжимаю виски, пытаясь успокоиться. Но это нарастает. С каждой гр*баной секундой во мне все больше злости и гнева.
– Я пытаюсь вытянуть тебя! Как дебил на кухне торчу, заморачиваюсь, чтобы ты не отказывала, и чтобы полезно было! Заказываю в ресторане, готовлю сам. А ты сидишь, делаешь вид, что все норм, улыбаешься мне и ни хрена не ешь! – голос на крик срывается. И мне приходится взять пару секунд перерыва, чтобы не напугать ее еще больше.
Делаю шаг к ней, она отступает.
– Я просто хочу, чтобы ты была здоровой, девочка, – голос хрипнет. Клянусь, мне хочется разрыдаться. Потому что я не знаю, как ей помочь.
– Я хочу, чтобы твоя улыбка была настоящей, а не вымученной, как все эти дни. Ты думаешь, я, бл*ть, слепой? Думаешь, не вижу, как ты каждый день таешь на глазах! Сколько ты весишь? Сколько тебе нужно весить, чтобы понять, что ты доводишь себя!
По ее лицу текут слезы. Обнимает себя, отгородившись от меня. Не впускает. Как бы не бился, не отроется она мне.
– Что?! Что тебе дать еще, чтобы ты поверила, поняла, что творишь полную дичь с собой, Ия?! Что я должен сделать, чтобы ты поверила, что я жизнь за тебя отдам! И неважно мне, сколько в тебе килограмм! Пох*уй, какой размер одежды ты носишь, потому что мне нужна ты!
Она подходит ко мне. Смотрит так, с мольбой, что сердце захлебывается болью.
– Ты замечательный, – ее всхлип ножом по ребрам. Кривится так, а по щекам все еще слезы бегут. – Ты прекрасный и заботливый, и дело не в тебе, как ты не поймешь? Я не справляюсь, не могу. Не могу побороть этот страх. Я спать ночами не могу, задыхаюсь, потому что боюсь. Всего боюсь, С*ка! Поступить не так, сделать что—то неправильное и стать вдруг тебе ненужной! Я боюсь, потому что у меня нет никого кроме тебя! – ее голос срывается.
– Я пыталась есть, правда! Но мое тело не принимает! Мне плохо, каждый раз! И это замкнутый круг! Думаешь, я не понимаю, что это дно?! Думаешь, не знаю, что подвожу тебя?! Я хочу быть с тобой, хочу быть здоровой не меньше твоего! Но я никчемная…
Срываюсь к ней. Прижимаю к себе, потому что больше не могу слышать это.
В глаза ее заплаканные смотрю, а у самого душа в огне. Сглатываю еб*чий ком в горле, лицо ее в ладони беру.
– Ослик, я с тобой. Мы справимся, слышишь? Я просто хочу, чтобы ты заботилась о себе, ради меня… Я ведь не смогу без тебя, как не понимаешь? Просто не умею уже. Нариком стану или сопьюсь, и сдохну, захлебнувшись в луже собственной рвоты.
Плачет. Трясет всю. И я, бл*ть, понятия не имею, что делать. Это больно. Так больно и страшно, хоть волком вой.
– Все хорошо… Все исправим. Тебе просто нужно время, а еще помощь…
– Не хочу, не хочу к врачам… – испуганная, заплаканная девочка. Девочка, у которой отобрали все. Родных, дом, веру. И я смотрю на нее, и мое сердце горит. Я сделаю все, чтобы она была счастлива.
– Эй, посмотри на меня, – убираю волосы с лица, стираю слезы с глаз. – Я помогу тебе, но ты должна довериться. Никакой больше лжи, Ия, ясно тебе?
Она кривится в плаче.
– Все, никаких слез. Иди, умойся и ложись. А я разберусь со всем.
Ия кивает. Тогда я целую ее. И когда Ослик послушно отправляется в ванную, я беру телефон и выхожу на балкон. Несколько минут раздумываю над тем, кого набрать. Выбираю в справочнике номер Марики.
Она берет трубку после третьего гудка.
– Да, – голос злой, обиженный.
– У тебя есть врач? Нужен гастроэнтерелог, психолог… не знаю. Тот, кто разбирается в РПП.
Самого трясет. Она молчит. Оборачиваюсь и вижу через стекло двери, что Ия уже лежит на диване, укутавшись в плед.
– Это для нее? – раздается сдавленный голос. – Значит, это правда?
Я не знаю, откуда она узнала. Возможно, Нинель рассказала Марике. Мы были неделю назад в гостях у Неймана, Ия, как всегда ела как воробей. Тогда Цыпленок обмолвилась, что переживает о ней. Я успокоил ее. Но, видимо, разговоры пошли дальше. И мне охр*неть, как не нравится тот факт, что они судачат об Ослике.
– Найдешь или нет? – голос прозвучал слишком зло.
– У меня есть хороший врач. Сейчас отправлю контакт.
– Спасибо, – уже было хочу сбросить вызов.
– Прости, Лука, – раздается в трубке ее тихое. – Я не права была. И если что—то нужно из помощи тебе или ей…
– Доктора найди. Это будет лучшей помощью.
Глава 28. У демона злые глаза
Я чувствовала себя ужасно. Словно меня всунули в клетку и под светом ярких ламп выставили на всеобщее обозрение, будто зверушку. И сейчас женщина в белом халате с наигранно широкой улыбкой собирается меня препарировать. У Варламова на глазах.
Лука сидел рядом, решив, что этим он поможет мне, но на самом деле наоборот. Я жутко злилась за то, что они приперли меня к стенке. А в душе мне было так стыдно! Я должна была оголиться перед ним, до единого нерва, показать все самые грязные и страшные секреты. Я не готова была, да и не уверена, что буду когда—то.
– Нам нужно провести обследование, чтобы понять степень повреждения организма, – голос доктора звучал равнодушно. Мне не нравилось находиться здесь, я хотела домой.
– Со мной все в порядке, —выпалила на автомате, за что получила недовольный взгляд Луки.
– Не в порядке, – прорычал в ответ. Я отвернулась и закатила глаза. Хотелось сказать какую—нибудь гадость. Просто пусть перестанут давить на меня! Мне слишком некомфортно.
– Ты же понимаешь, что не первая такая, Ия. В моей десятилетней практике, таких как ты были десятки девочек. И ни одна из моих
