рядом с ней, помогал в каких-то мелочах по дому, вздыхал, кряхтел, но ни разу не задал ей ни одного вопроса, за что она ему была бесконечно благодарна.
Потом родилась Лера. Она была копией Саши. Такие же большие голубые глаза, вздернутый тонкий носик и ямочки на щечках. Через какое-то время, когда боль немного отпустила, Саша написала Михаилу письмо, вложив в него Лерину фотографию и небольшой клочок ее светлых волос. А еще через два месяца, вернувшись домой с работы и зайдя в зал, она застала в комнате Михаила, сидящего с отцом за обеденным столом, заваленном заграничными угощениями. Вся комната была полна разбросанными тут и там подарочными коробками, разноцветными пакетами, игрушками и цветами. Михаил рванулся к ней, едва Саша переступила порог комнаты. Та лишь молча убрала лицо, и Михаил неловко ткнулся ей в щеку влажными губами. Он всячески выказывал желание помириться, лепетал какую-то чушь про дураков – докторов, про какую-то фатальную ошибку, про то, как он любит Леру, но Саша его не слушала. Уже потом из его бессвязных объяснений она все-таки выяснила, что он сдал посланные ему Лерины волосы на анализ ДНК и этот анализ показал, что он с какой-то фантастической вероятностью 99. 99 процентов является отцом ребенка.
– Анализ значит показал? – переспросила, начинающая закипать, Саша.
– Я-то думала, сердце подсказало.
Михаил молча насупился.
Саша немного подождала, не начнет ли он оправдываться, но Михаил по-прежнему молчал, опустив голову и не смея поднять глаза на Сашу.
– Слушай, а не пошел бы ты со своими анализами? Саша вышла из комнаты, громко хлопнув дверью. Отец, сидевший за столом, только крякнул.
В общем не сложилось у них в тот раз. И еще один раз тоже не сложилось. Но в тот раз он уже не оправдывался и не о чем не просил, ограничившись одними подарками для нее и для дочери. Потом как-то очень уж тихо и незаметно они развелись. Она при этом даже ничего не испытала. Да и вправду, чувства давно остыли, возвращаться и ворошить старое уже не хотелось. Был муж, и нет мужа. Ну что ж, бывает.
Зато Андрея Владимировича она вспоминала часто. В основном, когда читала маленькой дочурке скопированные когда-то из зеленой тетради стихи.
Особенно нравилось Лере стихотворение про мишку. Она с удовольствием его слушала вместе со своим плюшевым другом и внимательно рассматривала два рисунка: один, нарисованный каким-то маленьким мальчиком, про которого мама рассказывала массу забавных историй, а другой мама нарисовала сама, когда еще Леры не было на свете. Мамин мишка был совсем как настоящий, и Лера часто пыталась повторить ее рисунок, усадив перед собой на стол своего мишку. Только ее рисунки выходили не очень хорошими. И даже если сначала какой-то из медведей ей нравился, то спустя пару недель она начинала находить в нем какие-то недостатки, так что в конечном итоге все рисунки оказывались в мусорном ведре.
Вот и сейчас, вспоминая свой сон, Саша думала об Андрее Владимировиче. Нет, она не жалела о своем поступке. Да в тот момент она и не могла поступить иначе. Правда сейчас, спустя столько лет, она не могла себе объяснить, почему она это сделала так спонтанно, почему постаралась разом оборвать все связывающие их нити? Почему нельзя было подождать или объясниться? Нет, она не хотела вернуть прошедшие годы, ей просто было интересно, что бы у них могло быть, сложись все иначе. Если бы, например, он не был женат. Как бы развивались их отношения? И когда она об этом думала, ей становилось грустно. Грустно от того, что было так хорошо, от того, что уже все прошло и ничто уже не может повториться. Как будто она сидела у потухшего костра, еще излучающего остатки тепла, но дрова в котором все прогорели и нет уже пищи для пламени. И эти остатки тепла напоминали ей о когда-то горячих чувствах, и она грелась в этих воспоминаниях, купалась в них, и глядя на прогоревший пепел помнила о всепожирающем пламени, которое когда-то было самой сутью этого костра, сутью ее души.
Незаметно для себя она опять уснула. И снилась ей такая же теплая ночь, и сидит она на берегу речки около горящего костра и сквозь огонь смотрит на Андрея Владимировича. И пламя костра отражается в его глазах. А он молчит и смотрит на нее. Вот так бы сидеть и смотреть друг на друга. Саша подняла с земли тонкую веточку, Андрей Владимирович предостерегающе поднял палец, но Саша не обратила на это внимания. Она пошевелила веточкой в костре и вдруг тот взорвался сверкающим снопом искр, обжегшим лицо и руки. Едкий удушливый дым заволок комнату. Почему комнату? Ведь она на берегу реки. Или все-таки в комнате?
Саша открыла в глаза. По полу растекались едкие клубы сизого дыма. На чердаке трещали пожираемые огнем балки. С потолка редким дождем сыпались оранжевые искры. Саша заметалась по комнате, затем взяв себя в руки разбудила дочь. Накрыв ее одеялом приказала, – сиди тут. С кровати никуда. Отец! Саша рванула ручку двери. Коридор утопал в дыму. Ворвавшись в комнату отца, она застала его спящим.
– Папа, вставай!
– Саша? Ты что? – и тут же все поняв он бросился к шкафу за документами.
– Папа, быстрее!
– Сейчас, сейчас, – он все никак не мог найти так нужную сейчас коробку, – да где же ты запропастилась?! Ты давай пока Леру выводи, я быстро, – бросил он нервно переминавшейся с ноги на ногу Саше. Та опрометью бросилась назад в спальню.
В коридоре она заметила, что входную дверь лижут язычки пламени. Они пока маленькими лепестками пробивались по низу двери, карабкались по доскам вверх, срывались и снова возникали на том же месте, жадно вгрызаясь в сухое дерево. На секунду Саша остановилась.
– Через окно, – крикнул ей вслед отец.
Огненный дождь в спальне теперь шел гораздо чаще. Казалось весь воздух был пронизан светящимися светлячками. Вот один, особенно большой приземлился на кружевную салфетку под вазой и сразу расправил огненные крылышки. Схватив вазу Саша выплеснула воду на салфетку и сбросила ее на пол.
– Давай сюда, – подхватив Леру вместе с одеялом под мышки, Саша поставила ее на стоящий возле открытого окна обеденный стол, – Лезь в окно.
Лера сперва сделала шаг, но тут же остановилась, – я боюсь там высоко.
В комнату вбежал кашляющий отец. В руках у него была большая коробка с документами, лицо обмотано какой-то тряпкой.
– Папа, помоги Лерке.
Отец вскарабкался на стол, держа в одной руке коробку, другой
