с ней. Скажешь, не так?
– Так, – не стал он отрицать.
– Ты готов был бросить службу, все усилия пустить коту под хвост, судьбу изменить. А теперь не можешь уйти от так называемой сестры? – на последнем слове Вирт скривился. – Чем тебя зацепила эта Диана? Ты ее любишь?
Рикки поднял на Сокола синие глаза и неожиданно просто ответил:
– Я люблю Эри.
Вирт открыл было рот, но, не сказав ни слова, закрыл.
– Еще с детства, – продолжил Горностай. – Да, характер у нее сложный, она резкая и совсем не женственная. Но ничего не могу с собой поделать. Люблю не так, как ты рассказывал о своих женщинах, не страстно и волнующе. Не знаю даже, как сказать… Люблю не вспышками, не минутами, а всегда, как будто по определению. Словно это не чувство даже, а часть меня.
Вирт выглядел озадаченным.
– Тогда что…
Рикки глянул в окно. Наверное, не стоило так откровенничать, он никому этого не говорил и, возможно, уже больше никогда и не скажет.
– Я вырос с Дианой под одной крышей. Мне рассказали, что жизнь матери унесла рованская лихорадка, а отца убили на войне. Обоих я не помню. Хартон воспитывал меня как сына, но довольно строго. Я часто бунтовал и с Эри начал дружить скорее из чувства протеста. Она ведь была деревенским изгоем, и про нее сплетничали, что ведьма, общается с духами и демонами.
– Диана, небось, и сплетничала, – вставил Вирт.
– Они особенно не ладили, – согласился Рикки и продолжил: – Но мы с Эри быстро сроднились, почти срослись. Я проводил с ней все свободное время. Само собой, недоброе отношение к ней перешло и на меня. Мальчишки за глаза называли ведьминым дружком и еще как-то. Но лично не трогали, потому что Хартон был главой совета, да и, подозреваю, влияло уважение к Диане.
Он глотнул из кружки.
– Все изменилось, когда однажды Хартон взял меня на охоту. Был конец зимы, нас пошло только двое. И там, среди замерзших сосен, он сказал, что давно ждал, пока я повзрослею, чтобы поговорить о моей матери. Оказалось, он был влюблен в нее и поэтому усыновил меня. Но, само собой, никто в Шадер не должен был об этом узнать. Я ответил, что умею хранить секреты. Ведь я знал, что Хартон убил Охотника на подступах к Шадер, и за годы ни слова никому не проронил. На это он ответил, что быть лидером – значит принимать трудные решения.
– Насколько я помню из дела Эри, ваша Шадер не платила налоги, – заметил Вирт.
– Так и было, – кивнул Рикки. – Дальше Хартон объяснил, что хочет сделать из меня будущего главу деревни, и чтобы я понимал, какая это ответственность, и начал готовиться. В ту минуту я осознал, что нам с Эри нельзя продолжать встречаться. Если я хотел завоевать авторитет среди мальчишек, то должен был порвать с ней. Что я и сделал той же зимой. Для вида даже переметнулся к Кире, другой девчонке. Голову ей морочил.
– А потом, конечно, пожалел, – заявил Вирт.
– Не то слово, – признался Рикки и подумал, что в очередной раз судьба над ним смеется. Когда была возможность остаться с Эри, он променял ее на раз. А теперь, чтобы только приблизиться к ней, надо уже чем-то жертвовать.
– Тогда я совсем ничего не понимаю, – покачал головой Сокол.
– Когда я пришел в себя, то тут же хотел броситься на поиски. Но я не знал, с чего начать. Кто уцелел, куда вас увезли. Я остался один. Можно было вернуться к Охотникам, вместе с ними уйти на фронт и надеяться, что я найду вас, когда мы будем побеждать. Чего, как мы теперь знаем, так и не случилось. А еще я мог выполнить обещание, которое дал Хартону незадолго до его смерти. Позаботиться о Диане, если настанут нелегкие времена.
Вирт задумчиво уставился на свои ладони.
– Рикки, Рикки, – он цокнул языком. – Так все же нельзя. Ты думаешь о ней, а кто подумает о тебе? Это несправедливо. Помогаешь – помогай, но лишать себя личного счастья просто глупо.
– Равно или поздно все наладится, – возразил Горностай, поднимаясь из-за стола.
– Дурак ты, – проговорил с сожалением Сокол. – Но дело твое, – и, сменив тон, спросил: – Не возражаешь, если я поживу у вас, пока не приду в себя?
– Я только за!
– Тогда я бы поспал, а то маленько выдохся и на ногах не стою.
– Пошли.
Вирт посмотрел Рикки в затылок, но больше ничего не сказал. В конце концов, каждый решает сам, как жить и что ему от этой жизни нужно.
Глава двадцать вторая – Предназначение
Окна в домике Эндимионы были с синими стеклами. Эри не зашторивала их, и когда всходила луна, комната озарялась как будто магическим светом. Парящие в воздухе пылинки казались волшебным песком времени, какой, по рованским поверьям, сыпался в часах жизни каждого человека.
Подняв руку, она разглядывала окрашенную синим ладонь и размышляла о магической силе, которая в ней была и которой, как парадокс, у нее же и не было. Анжела как-то рассказывала, что в аргонских пустынях есть животные, отдаленно напоминающие лошадей, но с вздымающимися на спине горбами. В них запасы воды на недели, но нельзя просто так разрезать горб и напиться. Так и с ее магией получалось. Она вроде как с ней, а как извлечь – непонятно.
Эри подозревала, что в глубине души сама не хотела пробуждения силы. Обычность служила ей неким щитом, а стоило доказать, что Оракул и маги правы, и неизвестно, что будет завтра. Ведь, если можешь – значит должна?
В дверь постучали.
– Не спишь? – раздался голос Тираэля. – Можно?
Она подтянула одеяло и уселась.
– Что случилось?
– Поговорить хочу, – заговорщицки сообщил полуэльф.
– Давай, – кивнула Эри, указывая на место рядом.
Тираэль был босой и без рубашки, в легких штанах. Поджарый живот, широкие плечи и грудь покрывали мелкие шрамы, большей частью уже старые. В синем свете полуэльф походил на героя из сказки. Хотелось до него дотронуться.
«Вот кому подошло бы звание воина», – подумала Эри.
Тираэль забрался с ногами на кровать и оперся о стену.
– Красиво у них тут, да? –
