говорить, что вся информационная история человечества хранится в окружающем Землю поле. Причем, «лептоновые нити» тянутся по всей солнечной системе и даже выходят за ее пределы. Церковь схватилась за находки Ауэрбаха, трактовала их как доказательство жизни душ на небесах. И по-прежнему трактует. Вот только дальше ни Церковь, ни наука не продвинулись.
— Подожди, подожди. То есть в кристаллах отпечаталась наша история? Мы сами их заразили. И сражались со своими же предками. С их ненавистью, заблуждениями, отчаянием.
И что так воодушевился? Даже сломал в пальцах печенье, захваченное из вазочки. Ларскому вот версия про параллельный мир нравилась куда больше, казалась научнее.
— Что-то вроде того. Но непонятно, как кусок истории или душ уплыл в такой дальний космос и отпечатался в кристаллах.
— Проклятие! Всегда остаются вопросы, на которых нет ответов. Веришь в эту версию?
— Не особо. Пока мы все работаем над возможностью выброса из параллельной реальности.
— И миссия к грифлоидам поможет в этом разобраться.
— Вряд ли. Разве что косвенно. Скорее нам надо понять их цели. Враги ли они нам и что замышляют.
— И какой план миссии?
Недоеденное печенье брошено в блюдце, в глазах сосредоточенный блеск. Искреннее общение рождает чувство команды. Не замечаешь, как пройдешь полдороги.
— То есть ты согласен?
Сразу напрягся. Мотнул головой так, что пряди упали на глаза.
— Дай мне подумать, Ларский, хоть пару дней.
— Хорошо, думай.
Хочет задание, но не хочет изоморфа. В каком-то смысле ситуация стала даже сложнее, чем была до войны. Граув потер ладони о колени — нет, не откажется, просто не сможет.
— Как решишь, расскажу подробности. А в целом… Обычная история. Вы прилетаете на «Гордости» и предлагаете свои услуги. За оплату, конечно. И грифлоиды по все видимости согласятся. Сделаете что-то одно, потом другое, третье. В какой-то момент мы устраиваем им небольшую встряску, а вам нужно будет оказаться в нужное время и в нужном месте. Быть ушами, глазами и, может быть, чем-то еще. У изоморфа такое получится.
Граув с обреченным пониманием качал головой.
В конце рабочего дня не осталось сил брести через город, а уж тем более отправляться к Петру в Пушкин. Там размещался огромный реабилитационный комплекс для послевоенных психов всех сортов. Ларского, слава богам, за психического не держали. А то не видать ему работы. Хотя сам он чувствовал, что сильно изменился с войны. Кроме прочего в нем ослабла здравая взвешенность суждений. Хотелось найти подтверждение собственным взглядам, увериться, что прав, а не разбираться с реальностью, как она есть. Он стал торопиться жить.
Загадка человеческого в кристаллах бередила фантазию. Узнать бы истину, прикоснуться к ней, увидеть собственными глазами то, что кажется невероятным. Во все века человек надеется, что он живет в особенное время, и на его глазах вершатся великие события. Мир изменится к лучшему, бог явится верующим, революция перевернет государства, смелые отправятся в космос и встретят другой разум, переживут трансформацию вселенной. Никто не готов принять, что потратит все годы на эпоху деградации, отката в прошлое, обнищания и потери знаний. Человек безнадежный идеалист, умеет до последнего не замечать то, во что не верит, и жить в мире воображения.
Ларский все бы отдал, чтобы дождаться встречи с землянами из параллельной реальности. Это подарило бы смысл его жизни. Он с удовольствием воображал, как все произойдет.
Они где-то там, где исчезает пространство и глобальное время становится вязким и непреодолимым. За калиткой темной материи, в гравитационном эхо знакомой звезды прячется другая Земля. Новая и вчерашняя.
Наверняка это планета цивилизации, которая еще не выбралась из своей космической колыбели, не встретила других и варится в собственном соку. Разум замкнут сам в себе и страдает от одиночества, ему нужен контакт. Люди делают вид, что среди них есть другие, непохожие. Те, с кем надо выяснять отношения, сражаться, спорить, ненавидеть, время от времени примиряться. Отличные по цвету, по языку, по вере. Как котенок, который ловит собственный хвост, потому что рядом нет ничего живого и движущегося. Чтобы осознать себя единым и цельным, человечеству надо встретить «чужого». «Мы» появляется, когда есть «они».
Во всей освоенной вселенной так и не удалось найти вторую человеческую расу. Выжившую. По косвенных данных были основания предполагать, что такие цивилизации существовали, но уничтожали сами себя. Антропологи считали, что без внешней коммуникации и космической экспансии — это почти неизбежный конец для человечества как вида жизни. Во вселенной существовало множество самодостаточных разумных рас. Почти для любой можно было найти более или менее точную копию. Но не для людей. Как они ни искали… сами, с помощью инсектоидов и других членов Федерации — все без толку. Самое физиологически слабое и самое технологически активное, человечество, как ни странно, было опасно само для себя.
Может поэтому Ларский игнорировал версию с «лептоновыми» душами. Мечтал перебраться через болото времени и протянуть руку во «вчера» к другим землянам. С похожей, слишком часто кровавой историей. Может, среди них живет или родится он сам, Лиза, Алекс Треллин. Пушкин и Армстронг. Или их нужно вытащить из смертельной передряги. Предупредить об опасностях грядущей истории. Да просто, чтобы «Земля» там и Земля здесь перестали быть единственными во Вселенной. Ради этого стоило бы жить…
Глава 20
Сегодня и завтра
Кто-то требовательно дернул за рукав.
— Вы ведь дядя Тим, да?
Он отвернулся от Сэма и увидел стоящего чуть позади мелкого пацана. Смешной, вихрастый. Задирал голову, морщил лоб и смотрел с сердитой требовательностью. Шея была заляпана фруктовыми пятнами, а на подбородке красовалась царапина. Светлые кудряшки и голубые глаза выглядели весьма знакомо.
— Видимо, я. А кто ты?
— Чего тебе, Мэтью?
Стойка папаши в исполнении доктора Сэма. Стал выше, собраннее, внимательнее — весь готовый обезвредить взрывное устройство.
— Ты, папа, удочку собирал, вот и собирай дальше, — нагло заявил пацан. — А у нас с дядей Тимом есть секретные дела.
Мэтью ухватил за запястье двумя руками и дернул на себя.
— Сейчас я. Поговорю с твоим сыном и вернусь, — растерянно пробормотал Тим.
Сэм ничего умного в ответ не сообразил, так и остался в высокой траве косогора с удочкой наперевес и воспитательным выражением лица.
— Знаешь, Мэтью, некрасиво бросать твоего папу, я же к нему в гости приехал. И у меня от него нет секретов.
— Нет, значит, будут, — отрезал тот, оглянулся назад и потащил Тима еще быстрее. Прямиком к бамбуковому частоколу, возведенному под густыми зелеными кронами.
— Здесь СлОна живет, — таинственно сообщил он. — Но его пока нет, поехал в гости
