его одного из первых покойный князь-кесарь Федор Юрьевич Ромодановский отметил и к себе в Преображенский Приказ, что велением царя Петра сыском над мятежными стрельцами занялся, взял на тайную службу. И ведь хватка была у Емельянова — следствие вел по царевне Софье, дьяка Шакловитого пытал, а потом и Сильвестра Медведева — оба в измене сознались, хотя только после третьей пытки.
Но время идет неумолимо и беспощадно — ушел князь-кесарь отец, на его месте уже сын, и дьяки, почитай все исчезли — кто умер уже, а кто на подворьях свой век доживает. Только Емельянов все при делах, а ведь место занимает, на которое Игнат сам нацелился.
— Въехали в начале декабря, причем в доме хранят и форму драгунскую, и оружие всякое. А еще есть царская грамота с печатью, и дело — разные люди к ним заходят и днем, и ночью. От бояр, да того же Абрама Лопухина и старика Троекурова, до монахов и бродяг. Подозрительно все это — надо их взять да в пыточной всех поспрашивать…
— А если они на самом деле сержанты с царским предписанием. Да таким, что всех приказных людишек имеют право приковать цепями к столам, пока все дела не выполнят полностью. Ты уже подзабыл, как преображенскому капралу поперек дороги встал весною, и как тебя потом без всякой милости кнутом выдрали?!
Акулинин чуть не заскрипел зубами от обиды — старый князь-кесарь даже защищать слугу верного не стал, наоборот, приказал для острастки еще добавить, чтоб «задним умом» все понимал.
Прав дьяк — торопиться не стоит, вдруг на самом деле какое-то тайное повеление выполняют, прицепишься и быть тебе битым, а то еще на плахе окажешься, где тебе голову враз оттяпают.
— Так что, Игнаша, торопиться не будем. Сам съезжу, посмотрю на людишек этих, может, кого из них и признаю. Всякого народца повидал — и разбойного, и служилого, так что вскоре все прознаем в точности…
Глава 17
«Сегодня наступит Новый 1718 год от Рождества Христова. А в том современном мире по-нашему „старый-новый год“, так как разница в календаре в двенадцать дней. Кстати, всего восемнадцать лет назад царь повелел новый год с 1 дня января считать. Так что праздник свеженький, еще в моду не вошел толком, люди как-то не привыкли к нему, и резонно считают его продолжением рождественских дней.
Да и указы на этот счет отданы строгие — везде еловые ветки в качестве украшений, бочки со смолой для освещения улиц, да боярам приказано люд кормить на „халяву“, а буде кто не похочет государеву волю исполнить, то пусть пеняют на себя сами.
В самый первый раз, как мне тут рассказывали, Петр с пьяной толпой прихлебателей в боярские дома вламывался — и начиналось такое, что хоть святых выноси. Я думал раньше, что Алексей Толстой в своем романе намного преувеличил масштабы пьяных выходок самодержца, однако ошибся — писатель сильно преуменьшил катастрофические последствия от визита „кумпанства“ во главе с монархом.
Люди реально к смерти готовились заранее, ибо никто не знал, каков будет царь, и что у него с настроением. Да и не шутки шутили, а откровенно издевались над хозяевами, и насильно напоить жертву до беспамятства, это вроде как милосердие проявляли.
Хорошо, что „родитель“ в Петербурге, а то бы в смятении все метались и я в том числе. А так все спокойно, приказали праздновать — так выполнят указ, бочки зажгут ночью, „шутихи“ в небо запустят у Кремля, поорут, выпьют на радостях и разойдутся.
Это ведь не Рождество, когда Светлый праздник в каждом доме ждали с нетерпением, на что-то доброе надеясь. Все как-то тревожно, крайне неопределенно — москвичи словно притаились, ожидая невзгод».
Алексей дошел до усадьбы, его привычно сопровождали двое — один шел спереди, другой охранник следовал сзади, до каждого из охранников по десятку шагов. Вроде как все по отдельности идут по заснеженным городским улицам, но случись что — сразу же помогут, придут на выручку — у каждого пистолет под одеждой спрятан, да ножи.
Калитка предупредительно открылась, и он увидел Игната — стрелец был взволнован сильно, в руках оружие, которое он спрятал за спиной. На дворе нездоровая суета — запрягали коней в сани.
— Государь, беда! Видишь вон тот домишко убогий, что наискосок от нас. Там целовальник бывший живет, бобылем. Сам прибежал полчаса тому назад, поведал многое. Тебе лучше самому с ним переговорить, чтобы не с чужих слов я бы сказ тебе вел.
— Хорошо, веди, — Алексей сбросил с плеч шубу и вошел в комнату. Там сидел старик, морщины расползлись по лицу, под бородой на веревке висел знак об уплате подати за право ношения сего «растительного» украшения — драли весьма неплохие деньги.
— Прости, царевич, провинился пред тобою, — целовальник упал на пол и обнял его за ноги. Повторил:
— Прости, царевич, на мне вина.
Алексей даже не удивился — рано или поздно его могли опознать, или донес кто-то из тех, с кем пришлось ему разговаривать, или какой-нибудь любопытный слуга подслушал, и побежал за своими тридцатью серебряными монетами. И ничего тут не поделаешь — слаб человек, и алчен, а потому не видит зачастую греха в своем доносе.
— Рассказывай, что случилось, только коротко и по существу. Ты меня в лицо знаешь?
— Нет, государь царевич. Я токмо сегодня о том услышал. Три дня тому назад пришли ко мне подьячий и ярыга из Преображенского Приказа. Велели обо всем молчать, за ограду не выходить. И наблюдали долго за этой усадьбой, кто в нее заходит и выходит.
— Ты знаешь, как их зовут?
— Прости, государь, не ведаю. Но сегодня пришел старый дьяк — вот его узнал сразу. Он моего брата стрельца замучил, женку его истязал безмерно — Артемий Емельянов, сын Иванов — я его на всю жизнь запомнил в Преображенском — он там в одном из застенков стрельцов пытал собственноручно, при старом князе-кесаре в любимцах ходил.
— Ты знаешь, где он живет?
— Откуда, государь? К такому и приближаться опасно!
— Здесь они наверняка еще раз будут. Нужно наблюдение устроить — в каком-нибудь доме соседнем, а потом проследить. Игнат, займись этим делом, а… Да, как тебя кличут?
— Никиткой, государь.
— А по отчеству?
— Батюшку Андреем именовали, царевич.
— Так вот Никита Андреевич — в своем доме останешься. А как дьяк с подьячим придут, то их опознаешь и моим людям дашь знать. Прошу тебя помочь в этом деле, а милостями своими вознагражу тебя за верную
