от меня нужно, а?! — с нотками истерики в голосе спросила Скрибония, — Что я ему сделала, что он так хочет свести меня с ума?
— Знаешь, — после недолгих раздумий, Атия решила поделиться с невесткой своими наблюдениями, — По-моему наоборот. По-моему, он пытается тебе что-то сказать.
К стуку добавился едва слышный голос, заглушаемый толщей кирпича. Тембр показался ей смутно знакомым. Неужели Квинт Гортензий?
— Почему ты так думаешь? — удивленно уставилась на нее Скрибония.
Еще мгновение назад она была на грани истерики, но сейчас голос ее звучал заинтересованно. Кажется, Атии все-таки удалось ее немного успокоить, пусть и не таким образом, каким она рассчитывала.
Короткий, длинный, короткий, два длинных. Пауза.
— В этом стуке есть какие-то закономерности, — ответила Атия, поймав короткий промежуток между звуками, — Я практически в этом уверена.
Короткий, длинный, три коротких. Пауза.
— И он повторяется, — дождавшись следующего промежутка, добавила она, — Неужели ты этого не слышишь?
Два коротких, три длинных. Пауза.
Скрибония отрицательно помотала головой.
— По-моему совершенно не похоже.
Короткий, длинный. Три коротких, — успела подумать Атия, уловившая закономерность, но вместо этого стук резко затих. На несколько мгновений над комнатой повисла тишина, а затем из стены снова раздался голос.
Единственное слово, что ей удалось разобрать, заставило ее похолодеть.
“Атия”. Она отчетливо слышала, как дух назвал ее имя, пусть и не могла разобрать больше ничего.
Неужели Гортензий знал, что она здесь? Как такое возможно?
Голос смолк. Затем из стены раздались неритмичные глухие удары, которые, впрочем, скоро стихли, снова оставляя их с невесткой в тишине.
— Как думаешь, это все? — спустя несколько минут, растянувшихся до вечности, спросила невестка.
Холодные огромные мурашки все еще бегали по спине Атии, но она нашла в себе силы снова ее ободрить:
— Не уверена, но в любом случае, этот лемур, как и любой другой, совершенно ничем не опасен. Знаешь, я думаю, это может быть Гортензий. Он и при жизни был шумным, но безобидным.
Сложив руки на коленях, Скрибония смотрела на нее так, что не оставалось никаких сомнений в том, что все попытки убедить ее в безопасности лемура потерпели оглушительный крах. Не помогла даже история про Байи — самый весомый аргумент, имевшийся у Атии в загашнике.
Значит, пора было переходить от разговоров к действиям.
— Тебе нужно немного поспать, — решительно сказала Атия, поднимаясь с ложа.
На невестке не было лица. Красовавшиеся под ее глазами фиолетовые мешки, которые не могла скрыть даже косметика, красноречиво свидетельствовали о том, что она страдала от бессонницы не первый день.
— Если тебе так будет спокойнее, я могу переночевать у тебя, — улыбнулась Атия.
Быстрее, чем она успела закончить фразу, Скрибония несколько раз судорожно кивнула, словно опасаясь, что, если она хоть немного затянет с ответом, Атия тут же передумает и заберет свои слова обратно.
Боги, если бы она только знала, чем обернется ее такая простая и ничем не примечательная затея, она бы сразу схватила невестку в охапку и убежала бы домой. Туда, где единственную опасность представлял брат ее мужа, Квинт, который имел неприятную привычку, как напьется, засыпать в самых неожиданных местах брат.
Однако, увы, Атия не была Оракулом или даже какой-нибудь Кассандрой — и именно поэтому она сейчас сидела в освещаемом только несколькими слабыми светильниками атрии дома своего сына вместе со всеми его домочадцами и напряженно вглядывалась в темноту. Где-то рядом плакала рабыня, германские гладиаторы стояли у дверей в сад. Хоть она и могла видеть только их силуэты, она была уверена, что они сжимали в руках свои мечи и старались выглядеть как можно более сурово, даром что боялись не меньше, чем они с невесткой.
Все началось, когда они со Скрибонией уже разошлись по разным гостевым спальням, собираясь отходить ко сну. Сперва во всем доме разом погасли все светильники. Уже устроившаяся на кровати, Атия даже не заметила бы этого, если бы успела закрыть глаза раньше — но из-за стенки раздался вскрик невестки и она, отгоняя от себя сон, подскочила и побежала ее успокаивать.
Это не заняло много времени, и уже скоро она вернулась в свою комнату и снова устроилась на кровати. Засыпая, она слушала как за стеной тихо ходят и переговариваются разжигающие светильники заново рабы.
Оглушительный по своей силе хлопок прервал ее отход в царство Морфея мгновенно. Вслед за ним, с коротким промежутком, раздались еще два. На ее испуганный зов отозвался незнакомый раб и сбивающимся голосом объяснил, что это всего лишь от порыва ветра в доме открылись несколько окон. Глаза его, однако, были расширены в ужасе, ставя под сомнения все его слова.
Стоило ему уйти, над домом пронесся глухой, но отчетливо слышный крик — и последние остатки сонливости растворились без следа.
— Боги! Дагда! Пусть он уже замолчит! — возвращая Атию в действительность, вскричала одна из молодых галльских рабынь, что досталась сыну по наследству от дяди, — Я принесу тебе любую жертву, какую только пожелаешь!
Видимо, галльские боги все-таки не имели в Риме никакой силы. Крик духа повторился еще раз, — и только сейчас Атия поняла, что теперь он раздавался откуда-то снизу. Словно не из стены в спальни Скрибонии, но из самой земли под полом дома.
Мертвым нет хода обратно в мир живых, — упорно, словно мантру, повторяла она про себя фразу, однажды услышанную от матери. С каждым повторением в нее верилось все меньше и меньше.
— Боги, ну почему мы? — тихо пробормотала невестка. Полностью растратившая все силы, она уже не плакала, а от слов ее веяло обреченностью.
Атия нервно сглотнула, отгоняя прочь от себя невеселые размышления о том, что же ждет их после смерти. Что, если никакого спокойного и умиротворенного царства Аида никогда не существовало? Что, если все души когда-либо погибших, были обречены в посмертии страдать так же, как этот несчастный, пытающийся вырваться на свободу прямо в доме ее сына, лемур? Гортензий… Ей было страшно даже просто об этом подумать. Она едва знала старого оратора, но сейчас испытывала к нему невыносимую жалость.
— Ааааа! — воздух пронзил чей-то крик.
Атии понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, что кричали прямо в атрии, а голос кричавшего принадлежал вовсе не затихшему духу, но старому рабу-философу Архидаму, в дискуссиях с которым ее сын предпочитал проводить те короткие моменты досуга, что изредка у него выдавались.
— Я его видел! Он там! Там за окном! — Архидам ткнул пальцем куда-то в темноту улицы, что скрывалась за незакрытым ставнями окном кухни и, с несвойственной ему резвостью, подскочил и побежал к входной двери.
Спустя мгновение все,
