Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84
пока мастер завивала ее, она все выговаривала, не могла остановиться: как так можно, с такой, мол, прической я ее всегда в школу провожала, с хвостом-то, ты бы еще бантики нацепила – и под венец! В общем, бухтела, бухтела, но парикмахерша безразлично смотрела на нее снулыми глазами и спокойно проглатывала ее словесный поток.
Оказалось, что регистрация брака – это довольно смешно, и отнеслась Катя к этому совсем по-детски. С другой стороны, 19 лет – возраст на грани, уже не совсем девочка, но еще не совсем женщина
Потом, уже ближе к обеду, когда вся женская половина была наконец основательно причесана, напомажена и приодета, поехали в Грибоедовский ЗАГС, причем все, и жених с невестой, и родители с той и с другой стороны, оказались абсолютно не в курсе, что за этот важный государственный акт полагается заплатить целых три рубля. Ну ни у кого и копейки не нашлось, честно. Все нарядились в новое и красивое, денег с собой никто не взял. У Дементия даже карманы на праздничном костюме не успели распороть, а уж деньги туда положить никто бы и не додумался.
Самым зажиточным оказался шафер – Давид Коб. У Дементия свидетелем стал его лучший друг, Арам, а вопрос с шафером для Кати долго оставался открытым. Катя никак не могла определиться. Она, конечно, хотела Ирку, но та опять куда-то уехала, запропастилась, растворилась в какой-то очередной экспедиции, к телефону, естественно, не подходила, и рассчитывать на нее как на свидетеля на свадьбе было бы опасно. Вот и решили предложить эту почетную роль шафера Давиду Кобу, который из близкого друга давно уже превратился в родственника. Кто как не он? И таки да, как в результате выяснилось, если бы не он и не его трешник, свадьба, может, и не состоялась бы по причине некредитоспособности.
Расписались достаточно быстро, процедура была четко отлажена по времени и ритуалу. Под вялые и местами нестройные звуки пенсионного квартетика, повторяющего с утра до вечера один и тот же марш старика Мендельсона, Катя с Дементием вошли в роскошный барский зал, видимо, бывший бальный – сквозной, можно сказать, навылет, с высоченными резными потолками и окнами до самого пола. Его надо было пройти насквозь, от входа до стола, у которого, плотоядно улыбаясь красными губами, стояла тетка с высоченной согласно важности момента, пышной халой на голове. Через всю тетку, наискосок, шла, как государственная граница, широкая красная лента, которая отделяла ее нижнюю, устойчивую часть от верхней, колышущейся. Издалека эта мощная регистраторша напоминала красногубого кентавра или, скорее, кентавриху. Ног ее видно не было, их загораживал стол, ножки которого были длинны и стройны, как у заправского скакуна. Может, эта ассоциация не пришла бы в голову, если бы не кустик традесканции в горшке, который стоял с другой от тети стороны стола и отчаянно напоминал лошадиный хвост! Катя залюбовалась, заулыбалась, ей показалось, что тетя с лентой вот-вот победно заржет и сделает круг по залу! Выглядело это очень наглядно и убедительно. Кате всегда нравились несуразные ситуации, а несуразнее этого мало чего можно было придумать. Но, увы, женщина-кентавр с лентой на необъятной груди не поскакала, а осталась непоколебимо стоять, поджидая, пока молодые подойдут поближе. И вот, довольно кивнув и подняв со стола тяжеленную книгу записей, она принялась заученно и нудно рассказывать о новой ячейке общества, о светлом пути, на который робко вступают в данный момент ее члены. Но, пообещала она, поддернув ленту на груди, потом он, путь этот, превратится в широкую дорогу, которая семимильными шагами, под неустанным руководством партии Ленина приведет молодую семью к коммунизму, и для убедительности подняла палец вверх, показывая, видимо, где он, коммунизм этот, находится географически. Кровавая улыбка полыхала на ее лице, занимая добрую его половину, казалось, она по-настоящему верила в то, что говорила.
– В добрый час, – защурилась она и почти заворковала, – вы подали друг другу руки и теперь под мирным небом родины идете вместе в грядущее. – Тут слегка запнулась, перевела дыхание, интонация ее поменялась, и она довольно грозно заметила, чуть подняв голос (что, видимо, требовалось по сценарию): – Вы, дети нашего народа, его надежда и будущее, сегодня вступаете в брачный союз! – На слове «брачный» она сделала ударение и зыркнула на Дементия. – В прошлом остаются годы юности, – нагло врала она восемнадцатилетним детям, – а впереди – ответственная пора семейной жизни. – Тут женщина-кентавр приосанилась, и загарцевала, как химичка в страшном сне: – Исполняя высокий общественный долг, как представитель Советского государства прошу ответить, готовы ли вы, Екатерина, всю жизнь быть верным другом Дементия?
Катя внутренне смеяться не переставала, но вопрос про верного друга Дементия выплеснул ее смех наружу, она громко хохотнула, взглянув на жениха, который тоже уже плоховато сдерживался. Они оба в голос засмеялись, но важная государственная дама решила им на это не пенять – что с них, детей, взять, – а для проформы задала тот же вопрос жениху. Верный друг Екатерины Дементий сдавленно произнес «да». Дети подошли еще ближе к кентавру и расписались в книге, лежащей на его торсе.
Фамилию Катя не поменяла. Как была Екатериной Крещенской, так и осталась.
Так сквозь смех и стали официально мужем и женой.
После Грибоедовского решено было ехать к церкви на Никитской, где венчался Пушкин с Натали. Совершенно спонтанно, без особых раздумий. День был промозглый, ветреный, длинное французское платье Кати и так уже намокло от ноябрьского колючего снега, веночек из флердоранжа тепло совершенно не сохранял, а узкие лаковые туфли жениха отчаянно скользили – через всю Манежную площадь до могилы Неизвестного солдата в полуодетом и абсолютно не предназначенном для такой погоды виде просто бы не дошли. Тем не менее ритуал надо как-никак было соблюсти, куда-то цветы возложить, вот и отправились к месту венчания великого поэта, туда хоть можно было удобно подъехать. Но делать у Пушкинского храма было совершенно нечего, тем более что на дверях его висел огромный амбарный замок. Катя с Дементием, уж коли приехали, все-таки вышли из машины, постояли для вида на сильном ветру, поежились от холода, пофотографировались чуток, посмотрели на купола и бегом обратно в теплый салон – спрятаться от холода и уехать в ресторан, хоть и было еще достаточно рано.
Как только вошли в ресторан, их скрыли от людских глаз в огромном кабинете директора. Директор держался довольно нейтрально, важно и делово, но оказался вполне понятливым. Посадил замерзших детей около огромного аквариума с рыбками,
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84
