время не только приезжие, но даже никто из сестер не видел ее лица, кроме проживающих в игуменском доме.
Прошел Великий пост. Наступила Преблагословенная Суббота. И гроза миновала. Мать Екатерина вышла из своего затвора. В Пасху впервые после долгого молчания колокола гудели радостно, победно: «Слава Богу!»
«Помнится, перед вечерним богослужением я зашла к блаженной старице, — рассказывает сестра Е. — Она лежала на своей кровати, я встала рядом и о чем-то с ней беседовала. Вдруг она спрашивает: «Ты видишь, как святые идут в храм?» — «Нет, мать Екатерина, не вижу». — «А я вижу. Они приходят раньше людей. Идут… Идут друг за другом…» И стала меня торопить: «Иди, иди скорее в храм, пока еще служба не началась».
***
«В начале декабря 1964 года мне пришлось встретиться с великим подвижником благочестия и большим церковным деятелем блаженной памяти митрополитом Мануилом, который в то время управлял Куйбышевской (Самара) епархией, — вспоминает сестра Е. — В момент нашей беседы владыка много и подробно расспрашивал о блаженной старице Екатерине, называя ее схимонахиней, хотя тогда она еще не имела пострига в мантию. Что могла, я рассказала владыке о матери Екатерине, в заключение добавив: «Владыка, мне кажется, вы похожи друг на друга». Я имела в виду их беспредельную самоотверженную любовь и жалость к людям, полное жертвенное посвящение своей жизни на служение Богу и ближним. Да и во внешности их что-то было общее: маленький рост, худощавая фигурка. Даже черты лица напоминали друг друга: овал лица, продолговатый нос и эти большие серые глаза, в которых отражалась большая душа…
— Да, мы с ней встречались, — сказал владыка.
— Как встречались, лично?! — воскликнула я, зная, что этого не могло быть.
— Нет, — улыбнувшись, опустив голову, ответил старец.
В день Ангела матери Екатерины владыка послал ей поздравительную телеграмму, адресовав: «Схимонахине Екатерине». Когда я уезжала, он просил земно поклониться блаженной старице.
По приезде домой я пошла к матери Екатерине и передала ей поклон от митрополита Мануила, и она также удивила меня, сказав:
— Я знаю его, мы с ним встречались.
— Как вы встречались, лично? — спросила я у нее.
Посерьезнев и потупив взор, старица ничего не ответила.
После кончины владыки в его заупокойном синодике нашли имя матери Екатерины (она раньше его преставилась) под заголовком: «О тех, кто не желал быть прославленным».
Жизнь ее трудно поддается описанию, так как это необычная, непостижимая умом человеческим жизнь — юродство ради Господа — самый великий и самый трудный подвиг при полной самоотреченности и преданности в волю Божию.
Вот что удалось извлечь из дневниковых записей ее духовника:
«Юродство Христа Ради, Или Умышленная Глупость».
Этот вопрос хорошо разъяснила мать Екатерина. «Глупость есть грех, — сказала она, — потому что человек не пользуется даром Божиим, закопав свой талант в землю, как ленивый раб».
А о себе она сказала:
«Я отказалась от своего разума, — разумеется, для славы Божией, покорив Ему всю свою волю. Принесла жизнь свою в дар Богу.
А Бог дарует человеку благодатный дар высшего рассуждения и прозрения. Откровение же Божие получается через молитву» (Выписано дословно).
Одной своей духовной дочери мать Екатерина писала:
«Когда я отдала свой ум Господу — у меня сердце стало широким-широким…»
Пятого апреля 1966 года архиепископом Таллиннским и Эстонским Алексием в Пюхтицком монастыре, келейно, в игуменских покоях был совершен постриг в мантию послушницы монастыря Екатерины с оставлением ей прежнего имени.
Мать Екатерина просила владыку сделать ей исключение: кожаный пояс, который обычно дается при постриге, заменить матерчатым. Просьба была удовлетворена.
После пострига в мантию мать Екатерина особенно стала тяготиться приемом посетителей. Долго жила она в настоятельском доме, не желая возвращаться в богадельню; а когда была вынуждена туда переходить, то просила матушку игумению ограничить доступ к ней приходящих.
Последние годы своей жизни блаженная старица редко выходила из дому, больше лежала.
Если она вставала и где-либо неожиданно появлялась, то это было большим происшествием и значило, что в этом доме или келии должно произойти что-то особенное, значительное.
Состояние ее здоровья было то похуже, то получше, но никому ни на что она не жаловалась, никто не знал, что у нее болит. В последнем письме к А.В., которую старица особенно любила и только ей написала несколько писем, мать Екатерина писала:
«Как легко взять на себя подвиг и как трудно его докончить…»
И тут же спрашивала: не знает ли Анна Васильевна, как облегчить ее страдания? У матери Екатерины постоянно была воспалена кожа во рту, трескалась и как от ожога слезала. Она страдала хроническим насморком, поэтому вместо носовых платков пользовалась головными. В носу у нее были полипы, она дышала ртом. Некоторые признаки говорили о болезни ее желудка, а почти постоянный придушенный кашель — о болезни легких. Один Господь знал ее страдания, внешне она ничем их не выражала, кроме того, что стала больше лежать, но по-прежнему была в бодрственном состоянии духа.
Причащалась мать Екатерина (после принятия пострига) каждую среду, а потом среду переменила на субботу, причем только у своего духовника.
Случалось, неожиданно для всех мать Екатерина переселялась со своей кровати на кухонный диван настоятельского дома — это было дважды, когда матушка игумения опасно болела.
«Как-то зимой 1968 года я зашла к матери Екатерине, — вспоминает сестра Е., — она меня спрашивает: «Кто у нас игумения?» — «Матушка Варвара», — отвечаю. «А игумен?» — «Не знаю». — «Как же ты не знаешь, кто игумен? Кто помогает матушке?» — Я молчу. — «Бестолковая! — рассердилась она, — вот кто игумен!» — указывая на портрет дорогого батюшки отца Иоанна Кронштадтского, твердо сказала она.
Незадолго перед смертью матери Екатерины, — вспоминает м. Г., — один монастырский священник велел мне спросить, на кого она обитель оставляет. Я спросила: «Мать Екатерина, на кого вы нас оставляете, и особенно меня?» Мать Екатерина лежала, повернулась к стене и говорит: «Вот — батюшка дорогой!» — и показала на портрет отца Иоанна Кронштадтского, который рядом с иконочками висел (тогда почти у каждой Пюхтицкой старицы был его портрет возле икон). Мать Екатерина еще раньше несколько раз мне говорила: «А Батюшка дорогой сегодня у меня был! Батюшка дорогой приходил! Батюшка меня причащал!»
А один раз так было. Пришла я в храм — служба тогда осенью, зимой и ранней весной в Трапезной церкви проходила — собор не отапливался. — Стою в Трапезной церкви и вижу: отец Петр служит, и около него еще один священник стоит в светлой ризе. Опять смотрю и думаю: «У меня, оказывается, сегодня в глазах двоится!»
