начнется, в которой погибнут многие тысячи храбрых бахадуров, и мирный пир у роскошного шатра на холме.
И этого было мало! В стане Тимура уже громко играла музыка – звенели струнами рубабы и танбуры, гиджаки и сато, звенели колокольцами дойры, да еще в их натянутую кожу лупили жесткими ладонями перепуганные скорой битвой музыканты, весело перекликались дудки-сурнаи и гортанно завывали гигантские трубы-карнаи, перебивая все остальные звуки. И тут же, под жарким степным солнцем, танцевали двенадцать полуголых гурий в шальварах из газа. Так веселятся воины после сражений, после великих бурь, из которых им помог выбраться сам Бог, не иначе!
В стане Тимура не могли слышать того, что сейчас говорили тысячи ордынцев, – могли только догадываться. А по рядам татар летели все те же изумленные вопросы: «Что они делают?! Пьют вино?! Веселятся?! Почему?!» И вырывались другие возгласы – осторожные ответы: «Они празднуют победу!» Беспримерная наглость и самоуверенность чагатаев поколебали даже самых стойких татар.
Да, Тимур праздновал скорую победу!
Это был его ловкий и подготовленный ход, который он также продумал задолго до того, как сошлись два войска. Тимур хотел плюнуть в лицо зарвавшемуся неблагодарному хану Орды – и он плюнул в его степную физиономию. Даже полководцам и сыновьям Тимура такой поступок показался чересчур вызывающим. Но кто бы стал перечить государю?
Разве что лучше других знавший Тимура его друг Хаджи Сайф ад-Дин с улыбкой воспринял такой приказ и с удовольствием разделил трапезу. Реки крови, знал он, будут чуть позже!
На маленьком походном пиру присутствовали все самые главные участники похода Тимура. Тут был и племянник Сулейманшах, и Султан Махмуд-хан, и юный внук Мухаммад Султан, и сыновья Умаршах и Мираншах, и Хаджи Сайф ад-Дин. И сам Тимур сидел во главе стола – расстеленных на земле ковров, сплошь покрытых яствами. Только пили они из кубков не вино, а по старому монгольскому обычаю – бодрящий кумыс, перебродившее молоко степных кобылиц.
– Вино будем пить потом, – сказал Тимур, глядя вперед, на разволновавшееся и обозленное войско Тохтамыша.
А там и впрямь негодовали! Искренне, от души!
– Взгляни на этих шакалов, государь! – рассмеялся молодой Сулейманшах, который вдруг проникся дерзкой шуткой изобретательного дяди. – Как они бесятся! Как гоняют лошадей по всему фронту! Нет им покоя!
– Твой шатер и этот пир сводят их с ума, – подтвердил слова принца Султан Махмуд-хан.
– Пусть бесятся! – кивнул Тимур. – Могу себе представить, какая буря сейчас в сердце неугомонного Тохтамыша! – Праведная злость уже закипала в нем. – Могу представить, как он исходит ядовитой слюной, подобно бешеному псу!
Крики противоположного войска становились все громче. Татары и впрямь бесились!
– Может быть, пора начинать? – осторожно спросил внук Тимура Мухаммад Султан-шах, он разнервничался. – Во имя Аллаха, дедушка? Государь?
– И впрямь, не ждать же до ночи, отец? – подхватил вопрос Мираншах.
Он перехватил взгляд Умаршаха, но тот промолчал. Их государь и родной отец лучше знал, что делать в той или иной ситуации. Умаршах усмехнулся и отвел взгляд. И он был прав в своем молчании.
Тимур тяжело поднялся, встал во весь свой исполинский рост.
– Не уподобляйтесь ордынцам, дети мои, мои верные друзья! Это они должны упустить поводья терпения – не мы! Их сердца должны раскалиться добела, и они должны не выдержать и броситься на нас! Так мы сократим наши потери. – Хромая, он вышел вперед. – Ешьте и пейте! – Он резко указал рукой назад. – Громче играйте, музыканты! – Те, повинуясь приказу, заиграли еще задорнее, хотя это было практически невозможно. – И пусть танцовщицы будут еще веселее! – Он отошел от своих командиров. – Я знал этого молодчика долгие годы – он не выдержит. У него бешеное сердце… – Вдруг Тимур преобразился – его охватил настоящий гнев. В таком гневе он отдавал приказы возводить из живых людей ревущие стены, а из их отрубленных голов – башни смерти. – Шакал! Ехидна! – Тимур цедил сквозь зубы те слова, которые не должны были услышать даже самые близкие люди. – Как же ты осмелился пойти против меня, своего благодетеля?! Возгордившийся, потерявший разум Тохтамыш! Я полюбил тебя почти как сына, Аллах свидетель, а ты предал меня! – Тимур сжал обезображенный правый кулак. – Как ты мог, проклятый ордынский волк?! Теперь мне придется быть не просто жестоким – мне придется быть подобным голоду и мору, проказе и огню, всем адовым напастям! Ты сам напросился, подлец! – Тимур резко обернулся. – Где мой святой человек?!
Как написал хронист: «Родственник господина Пророка, славнейший Сейид Барак, приветствие Аллаха ему и да будет священна его тайна, везде сопутствовал государю…»
Да, Сейид Барак был недалеко и тотчас встал перед Тимуром. Одного взмаха руки полководца хватило, чтобы музыканты и танцовщицы-гурии скрылись с глаз долой.
– Скажи свое слово, святой человек, – попросил Тимур.
Хронист написал так об этом великом пророчестве, услышанном многими за час перед битвой: «Раскрыв ладони для молитвы, он (Сейид Барак. – Авт.) попросил у всевышнего Господа победу».
Но потомок Мухаммеда не просто попросил у Господа победу для своего государя. Он воздел руки к небу, горячо помолился перед разом затихшими воинами, потом огляделся по сторонам, нагнулся и зачерпнул горсть камней. Гневно посмотрел в сторону беснующихся татар и с усмешкой провидца, которому известно все наперед, швырнул камни в сторону армии Тохтамыша.
– Враг, беги! – бросил он. (В разных переводах у Сейида Барака разнятся и реплики, но смысл везде один.)
Тимур кивнул.
– Пора! Всем разъехаться по своим кулам, – приказал он полководцам. – Тохтамыш долго не выдержит! Волей Аллаха, я чувствую, скоро будет битва! Пусть бьют барабаны!
По всей линии войска забили в литавры – в двухметровые медные котлы, с одной стороны обтянутые воловьей кожей. По гигантским барабанам били длинными палками с толстыми кожаными оконечностями. Гулкий устрашающий звук пошел по всему полю. Его знали не только солдаты, по широким азиатским скулам которых уже ходили желваки, но и боевые кони – они заволновались, зафыркали под своими седоками, забили копытами. Их ноздри раздувались, напряглись узлы мышц. А гул сотен гигантских барабанов летел и с другой стороны поля, где ждал боя противник. От нарастающего шума, как от землетрясения, гудела земля под ногами. Большинство бахадуров с обеих сторон в первых рядах уже приготовились и к схватке, и к смерти. Ничего нет страшнее воина, готового умереть в любую минуту!
А еще великой честью было вызваться и вылететь на противника первыми небольшим числом. Этих храбрецов звали йигиты – они отрывались от своего войска и бросались на противника – дразнили его! Как правило, это были молодые бойцы. Но они же были
