спускаются ниже и чуть сжимают плечи, а губы тем временем сминают мои, пока все мысли не улетучиваются из головы.
— Прекращай уже тараторить, Марья Алексевна, — шепчет, оторвавшись от моего рта. — Отличный подарок получился.
— Ой, врёшь ты всё…
— Не вру и даже не прикалываюсь в этот раз. Клянусь, мне понравилось. Собаки живы, дети целы и ты себя не покалечила. Что может быть лучше?
— Да ну тебя, Миша! Я…
— И ты, Маша, красивая, даже с синей краской на щеках, в испачканной растянутой футболке и нерасчёсанными волосами. Спасибо за поздравления, Марья Алексевна, — резюмирует, целуя меня напоследок в кончик носа.
— С днём рождения, Михаил Валерьевич…
— Вы там скоро? — раздаётся громкий стук в дверь, а следом за ним голос Андрея. — Нам уже не терпится попробовать пирог и выпить!
— Сейчас идём! — отвечает Миша, затем убирает руки от моих щёк, опускает одну вниз и поддевает мою футболку пальцами за край. Медленно тянет вверх.
— Что ты делаешь?! — шепчу, выпучив глаза, и невольно стрельнув взглядом в сторону двери, будто кто-то нас может увидеть сквозь стены.
— Помогаю тебе переодеться к ужину, — хмыкает Миша и резко стягивает мою майку через голову, одновременно с этим выключив свет.
— Миш…
— Тихо ты, Марья Алексевна, — его нос проходится по моей шее, вызвав миллион мурашек. Затем губы касаются плеча, скользят по подбородку и смыкаются на мочке уха. — Ты в курсе, что после поцелуев женщина становится ещё красивее?
Я бы что-нибудь, наверное, сказала, но не могу. Вместо слов просто закрываю глаза и стараюсь справиться с сумасшедшей дрожью, охватившей всё моё тело.
Миша пальцами поддевает резинку штанов и тянет их вниз. Костяшки его пальцев касаются живота, отчего он машинально напрягается.
— Мы же не одни.
— А что мы плохого делаем? — хрипит мне в губы, затем чуть прикусывает их.
Я не знаю, как в темноте он находит в шкафу моё платье и помогает мне его надеть. Вообще очень сложно думать, когда его руки касаются моего тела повсюду. Скользят по бёдрам, по рукам, по плечам. Не настойчиво, а словно не специально.
Когда мы, наконец, выходим из комнаты, мои щёки горят так, что, кажется, жаропонижающее пить придётся. Даже умывание холодной водой не помогает. Я смотрю на своё отражение в зеркале и на удивление ловлю себя на мысли, что действительно сейчас лучше выгляжу с покрасневшими щеками, порозовевшей кожей в тех местах, где Миша царапал меня своей бородой, и чуть искусанными губами.
Прям идея для портрета.
И синяя краска не так уж бросается в глаза.
— Ну, наконец-то вы пришли! Мы уже почти напились тут без вас, — хмыкает Андрей, когда мы с Бурым появляемся на кухне.
Небольшой семейный ужин в честь дня рождения Миши проходит довольно неплохо. И Нелли вполне интересная женщина. Кстати, я не ошиблась, она действительно начальница Андрея. И с возрастом я не угадала. Оказывается, она старше.
В основном Миша с Андреем шутят. Весь моей пирог съедается буквально за пять минут, а вино под конец вечера немного ударяет мне в голову.
В общем, бывает такое чувство, что вечер удался? Вот сейчас именно такое.
Девочки засыпают ещё до того, как Андрей с Нелли уходят.
— Надо было бы их искупать, — говорю Бурому, домывая последние тарелки. — Они все синие так на постели вместе с собаками и уснули.
— Ага. Я их сфотографировал на телефон, — хмыкает Бурый, подойдя ближе и ткнув мне в лицо экраном мобильника.
— Очень даже милые, — я выключаю воду, вытираю руки полотенцем и отбрасываю его на стол. — Ну, вроде всё.
— Что всё? — выгибает он бровь.
— Дело сделано. Все наелись. Напились. Посуда вымыта… Наверное, можно идти спать, — опираюсь поясницей о столешницу и смотрю на Мишу, прикусив нижнюю губу.
Не знаю, по какой причине, ощущаю себя неловко.
— Что такое? Спокойной ночи малыши боишься пропустить что ли, Марья Алексевна?
— Я не ребёнок, — шиплю, кинув на Бурого испепеляющий взгляд.
— Ну, эту фигню даже моя Тася не смотрит. Может, Барбоскиных хочешь глянуть?
— Да иди ты! — хватаю мокрое полотенце и шлёпаю этого бородатого гада по плечу. — Есть предложения для более взрослых людей?
— Для более взрослых есть… — кивает, сунув руки в карманы джинс.
— И? — выгибаю бровь, почему-то начиная нервничать? — Расскажешь или я должна угадать?
— Ну… хотелось бы немного тебя помучать, но…
— Миша!
— Но, предполагая, что для меня это может плохо кончиться, лучше сразу покажу, — подавшись вперёд, Бурый обхватывает меня за запястье и тянет к входной двери, быстро накинув сверху куртку.
— Что ты делаешь? Куда мы? — успеваю спросить прежде, чем он распахивает дверь и выталкивает меня в зимнюю ночь.
* * *
— Ты серьёзно?! Баня?! — ворчливо спрашиваю, глядя на Бурого, пока крупные хлопья снега хлещут мне по лицу.
Очень хочется упереть руки в бока и топнуть ногой. Практически именно так я и делаю.
— Ну, уж нет! Я туда не пойду! И ты меня не затащишь! Даже под предлогом того, что надо смыть с лица и рук остатки синей краски. Завтра нормально в ванной помоюсь! А сегодня уж лучше и, правда, Барбоскиных посмотрю. Мне этой бани в прошлый раз хватило! Только задница начала заживать и отходить от шока, как я её тогда ошпарила!
— Хватит бухтеть, Марья Алексевна, а лучше заходит внутрь, пока мы тут не задубели и не превратились в два сугроба. Не чуешь, как метёт? — Миша открывает дверь и практически запихивает меня внутрь.
В бане тепло, но не настолько, как это бывает, когда её топят.
— Она ещё и не затоплена? Ты меня в холодную баню привёл?
— Затопить? — выгибает бровь Бурый, стаптывая с ботинок прилипший снег.
— Нет, спасибо. Я же сказала, что не хочу мыться.
— Значит, прекращай зудеть как пчела, снимай куртку и проходи.
— А зачем мы вообще сюда пришли? — недоумённо кошусь на Мишу, затем обвожу взглядом помещение, будто впервые вижу. Хотя я и была-то тут всего раз. И, наверное, только парную запомнила. Шок-воспоминания.
Бурый вздыхает, сам стягивает с меня куртку и вешает на крючок. Потом за руку тянет меня вглубь помещения. Неожиданно перед
