Иными словами, Мальтус без малейшего основания — кроме дремучего эмпиризма, не заслуживающего звания науки, — просто переносит старые количественные данные о сельскохозяйственном производстве на прогнозирование новых количественных данных, как будто будущее является простой статистической тенью прошлого.
Более того, с точки зрения академической логики и философии Мальтус откровенно недобросовестен в своей аргументации: «Если законы природы непостоянны и изменчивы, несмотря на то что они казались нам постоянными и неизменными в течение многих веков, то для человеческого разума нет больше побуждения обращаться к плодотворным исследованиям, он должен быть обречен на бездействие. Если, не имея ни одного признака, указывающего на возможность какого-либо изменения, мы вправе утверждать, что такое изменение все-таки совершится, то нет положения, на котором мы не могли бы настаивать, и предположение о том, что Луна сольется с Землей, имело бы одинаковую достоверность с утверждением, что завтра взойдет солнце».
Конечно, задним умом мы все исключительно крепки, но проблема состоит в том, что спустя 200 лет нынешние боевые экологи буквально воспроизводят все ошибки мальтузианской методологии прогнозирования — и в экономическом, и в демографическом, и в чисто методическом смысле. Между тем уже в конце XIX — начале XX века знаменитый немецкий физик и математик Людвиг Больцман разработал принципы корректного прогнозирования, сформулировав так называемый постулат эргодичности. Однако современные боевые экологи отказываются его применять: научная добросовестность, предполагаемая эргодической теорией, им чужда.
Проблема состоит в том, что статистические методы без понятия времени представляют собой набор пустых трюизмов. Но как только в неэргодичные системы вводится время, то весь имеющийся аппарат статистики практически перестает работать. Статистик Антонио Рохо резюмирует: «Сегодня торжествует методологический эклектизм, особенно в социальных науках, где критерий значимости Фишера и проверка гипотез Неймана-Пирсона, и даже иногда байесовские модели, существуют в виде сплава, реализуемого на техническом, но невозможного на концептуальном уровне. В 1960-е годы теории Фишера и Неймана-Пирсона начали молчаливо смешивать в бесформенный гибрид, использование которого превратилось в механический ритуал. Согласно слабой мысли „все подходит!“ („любой статистический метод является эффективным инструментом“, „не нужно ввязываться в логические изыскания“), скрывается проблема философской глубины с последствиями в виде формирования и интерпретации результатов»[378].
А ведь как подметил Джон Дьюи, «то, что дало принципу „цель оправдывает средства“ (и практике, которая из него следует) дурную славу, — это то, что преследуемая цель, цель лелеемая и провозглашаемая (возможно, вполне искренне), оправдывает использование определенных средств, и, таким образом, оправдывает то, что нет необходимости изучать, какие будут фактические последствия от применения избранных средств. Человек может считать (и вполне искренне постольку, поскольку речь идет о его личном мнении), что некоторые средства „действительно“ приведут к заявленной и желаемой цели. Однако это вопрос не личной веры, а объективных оснований, на которых она зиждется, а именно: к каким последствиям они действительно приведут»[379].
Основной причиной роста качества жизни является не размер населения, а уровень технологического развития. Технологии же не являются продуктом земли — это продукт труда человека. У нас нет достаточных оснований полагать, что развитие технологий не сможет и дальше раздвигать пределы роста для человечества. Накопленный опыт свидетельствует, что поставленные обществом перед наукой задачи решаются, удовлетворяя социальный заказ.
Мы уже отмечали, что даже сейчас уровень развития технологий позволяет получать все необходимые человеку химические соединения с помощью органического синтеза, придавая пище вкус натуральной еды. Естественным ограничителем размножения человечества в очень далеком будущем может считаться только исчерпание всей энергии Солнца. Впрочем, это касается такого отдаленного будущего, о котором знаменитый футуролог, писатель и философ С. Лем, отвечая на вопрос о том, можно ли предвидеть будущее, говорил: «Я думаю, что в пределах каких-нибудь ближайших трехсот лет, с известной долей вероятности, — возможно. Однако меня интересует эпоха примерно через пятьсот лет, куда „заглянуть“ уже практически не удается. Конечно, я бы хотел увидеть и мир 3000 года. Однако если бы я попытался потом воссоздать его облик в наши дни, то, вероятно, не нашел бы адекватного языка для того, чтобы рассказать об этом. Да и найдя необходимые слова, я не был бы понят до конца. Мир, изображенный мной, выглядел бы слишком странным, читатели могли бы не принять его, не согласиться со мной. Может, над моей головой разразились бы даже громы и молнии»[380].
В завершение приведем фрагмент из книги Джорджа Оруэлла про жизнь английских и французских бедняков уже в XX веке[381]: «Хотелось бы добавить пару слов насчет социального статуса нищих, так как, пообщавшись с ними и обнаружив в них обычнейших людей, нельзя не задуматься о том странном отношении, которое к ним проявляет общество. Бытует ощущение некого качественного различия между нищим и приличным, „работающим“ человеком. Нищие — особое племя изгоев подобно ворам и проституткам. Работающий „трудится“, а нищий „не трудится“, являясь натуральным паразитом. Он, что всем очевидно, „не зарабатывает“ свой хлеб, как его „зарабатывает“ каменщик или литературный критик; это просто досадный нарост на теле общества, терпимый в силу гуманизма нашей эпохи, но по сути презренный.
Тем не менее, взглянув поближе, обнаружишь, что качественной разницы в добывании средств у нищих и огромного числа солидных граждан нет. Говорят — нищие не работают. Но что же тогда работа? Землекоп работает, махая лопатой; счетовод работает, итожа цифры; нищий работает, стоя во всякую погоду на улице, наживая тромбофлебит, хронический бронхит и т. п. Ремесло среди прочих ремесел. Бесполезное? Совершенно. Но и множество очень уважаемых профессий совершенно бесполезны. Как представитель социальной группы нищий часто даже выигрывает в сравнении с иными: он честнее продавцов патентованных снадобий, благороднее владельцев воскресных газет, учтивее торговцев-зазывал — словом, это паразит хотя бы безвредный. От общества он редко берет больше, чем требуется для элементарного выживания, и — что должно его оправдывать согласно принятым этическим воззрениям — сполна, с избытком платит своими муками. Не думаю, что в нищих есть нечто, позволяющее выделять их в отдельный класс людей или дающее большинству сограждан право их презирать.
