же тылах и давили пушки ПТО, пока у наших полностью не кончились боекомплекты…
Но то было тогда! Но то было тогда, когда, как объяснил тот же генштабист, когда еще мехкорпуса сражались на Украине, когда немцы не успели уничтожить их с воздуха. Именно с воздуха — главные потери танковые части и несли от бомбежек. Генштабист, покачиваясь в такт вагону, лежа на спине, жестикулируя над лицом руками, объяснял ему:
— Они сначала выбили нам истребительную авиацию. Они за первые сутки войны уничтожили больше тысячи наших самолетов. Причем, процентов восемьдесят на аэродромах. Не дав даже подняться в воздух. И получили в воздухе преимущество. А потом, пользуясь этим преимуществом, и господство. Как получалось? Они бросают «юнкерсы» на какой-то объект, мы, чтобы прикрыть его, бросаем истребители. Но так как у них численное превосходство в истребителях, они против наших истребителей бросают в два раза больше своих. А иногда и в три, а иногда и еще больше. И попробуй подерись, когда на твою авиапушку их три или четыре пушки. Даже при равных потерях, преимущество, полученное в первые дни войны, сохраняется. Когда же в западных округах наших истребителей осталось совсем мало, мы, чтобы поддержать свою пехоту, чтобы, предположим, пробомбить их наступающие дивизии, бросали бомбардировщики, их истребители жгли эти бомбардировщики, а прикрыть их было нечем. И мы теряли и теряли бомбардировщики, а они свои сумели сохранить — конечно, не без потерь, но в основном сумели сохранить, — так что, когда наши мехкорпуса, наши танки вступали в бой, эти «юнкерсы» и долбили их. Так и получилось — сначала они, сначала фрицы завоевали господство в воздухе, потом с воздуха выбили очень много наших танков, а потом, бросая против пехоты свои легкие и средние Т-3 и Т-4 получали преимущество и на земле. А если даже этих Т-3 и Т-4 много, то и они делают успех. Конечно, Т-3 и Т-4 вшивенькие против Т-34 и КВ, но если Т-34 и КВ нет? Если их нет? Если они разбиты пикировщиками? И если пикировщики дезорганизовали, раздавили систему ПТО — как пехоте держаться? Ведь против пехоты и Т-3 и Т-4 — грозное оружие… Как их удержать? Как? Только как панфиловцы — гранатами и своим телом…
— Рюмин! Связь! — крикнул Ардатов.
— Есть связь!
Рюмин — он снова стоял в петушиной позе, на одной ноге, подняв раненую, — навалившись на бруствер, разглядывая в бинокль немецкие танки, определяя по делениям бинокля дистанцию до них (Ардатов видел, как чуть дрожат его руки с биноклем), — Рюмин быстро наклонился к телефону и крутнул ручку.
— Связь есть! Дистанция восемьсот! — крикнул он Ардатову.
— Спокойно! — крикнул Ардатов ему в ответ. — Не перепутай репера!
— Нет! — крикнул Рюмин. — Что я, не понимаю? Товарищ капитан Белобородов! — крикнул он в трубку. — Белобородов! Готовность? Да! Хорошо!
«Понимать-то ты понимаешь, а если перепутаешь, если от мандража перепутаешь — нам конец!» — подумал Ардатов и побежал по траншее проверить, что и как.
— Они слепые! Они ни черта не видят! — объяснял он красноармейцам, останавливаясь. — Танк качается, что танкисты видят через щели? Только местность! Разве твою голову заметишь через щель?
Все это было почти верно — различить пригнувшегося человека в глубокой траншее, через подпрыгивающую смотровую щель было делом дьявольски трудным, поэтому-то хрупкий, как козявка, по сравнению с танком, человек, если он не терял мужества, в траншее обладал такими преимуществами, что сам был страшен танку. Человек лишь должен был перебежать по траншее так, чтобы танк прошел рядом, чем ближе, тем лучше, и швырнуть на заднюю часть его, за башню, на жалюзи мотора бутылку с КС. Бутылка разбивалась, и если жидкость попадала на мотор, танк, как правило, загорался.
Для танкистов же было главным задавить или застрелить такого человека, но сначала следовало задавить его мужество — грохотом гусениц, пулеметными очередями выгнать человека из траншеи и, когда он побежит перед танком, всадить в его спину очередь из курсового пулемета или, сбив гусеницей, размолотить траками его слабые косточки, растереть его всего по земле. Поэтому-то и никак было нельзя выскакивать из траншеи.
— Не бойсь! Главное — не бойсь! — втолковывал Ардатов, перебегая от красноармейца к красноармейцу. — Пехоту мы положим, а этих — бутылкой. Подпускай ближе! Не трать зря бутылки! Они для нас — золото! Жизнь! Не бойсь! Без паники! Это их последняя атака! Как только стемнеет — отходим! Ясно! Отходим! Ясно? Ясно?
Он остановился рядом с Васильевым и Таличем. Васильев, натянув теперь пилотку по самые уши, как бы для того, чтобы лучше защищать лысину, спрятав гобой в нишу под бруствером, держал в руках бутылку с КС, а у Талича была противотанковая граната.
— Не промажете? — громко спросил Ардатов, хотя все они были рядом. — Только метров с двадцати! С пятнадцати! А лучше с десяти! С пяти! Не имеете права промазать! Или, — решил Ардатов, — отдай! — Он хотел было забрать у Васильева бутылку, но тот вдруг спрятал ее за спину.
— Не дам! Не промажу! — тоже закричал Васильев. — Сам не промажь!
— Мы не промажем! — подтвердил Талич, он ошалело смотрел на Ардатова, а у Ардатова мелькнуло в голове: «Он меня стукнет этой гранатой».
— Ладно! — крикнул он уже на бегу. — А вы что! — накинулся он на Просвирина и Жихарева, у которых он не увидел бутылок. Но заметив, что перед каждым из них лежит по паре гранат, махнул рукой. — Ладно! Станьте шире! Иначе одна очередь и…
— А нам и так хорошо! — рявкнул на него Просвирин и дернулся к нему, а потом схватился за винтовку.
«Ах, сволочь! — подумал Ардатов, отбегая дальше. — Бандитская рожа!»
— Не промажешь? — спросил он Белоконя, у которого было три бутылки. — Смотри за этими! — приказал он, показав в сторону Просвирина и Жихарева. — Если попробуют драпать — бей! Понял? Ясно?
— Связь? — спросил он, добегая до Рюмина. — Есть? Хорошо! Сейчас не будет.
Он знал, что как только танки подойдут примерно на полкилометра, немцы сделают артналет, а потом начнут садить минами, чтобы никто не мог высунуться из траншеи, давая тем самым возможность танкам подойти к траншее — если кругом рвутся мины, не очень-то точно прицелишься из ПТР, даже если в обороне они и есть. И этот артналет и мины, конечно же, должны были перебить кабель. Надеяться на то, что он будет целым, было бы глупо, поэтому-то Ардатову и надо было быть рядом с Рюминым.
Недалеко от них — от Рюмина, Нади, Старобельского — между красноармейцами устраивались у брустверов раненые. Им было больно шевелиться, и Ардатов
