проходе лежали окровавленные носилки, бинты, противогазы, ботинки, оружие. Переступая через них, или невольно наступая, юноша пошел по составу. Малец тенью двинулся за ним.
— Погоди, дядя. Я должен идти с тобой.
— А… хорошо. — Зема не знал зачем, но спорить даже с ребенком сил не осталось. В голове был бедлам, болью стегало тело, а во рту как песка насыпали. Больше всего на свете хотелось пить. И слова… Так странно говорить с порванной щекой. Получалось с присвистом.
Члены экспедиции валялись кто где, грязные, обессиленные, многие в крови. Они лежали в беспорядке, почти как мертвые, часто прямо друг на друге. Костюмы все еще были на них. Попытки привести их в чувство ни к чему не приводили. Спали мертвым сном в своих персональных галлюцинациях.
Среди прочих Зема нашел и Таранова. Он не был связан, никого этот пленник не интересовал. Потратив с минуту на извлечение ремня из штанов Пия, Зема сцепил руки сталкера за спиной. Так надежнее.
Ленка оказалась рядом с купе, лежала в проходе. СВД ее, однако, покоилась на столике рядом. Зажав щеку одной рукой, завхоз забормотал:
— Лена? Лена, очнись.
Ноль эмоций. Тело вообще не реагировало на раздражители. Разве что дышало. Живая. Но поднять сил нет.
Ноги были как не свои. Добраться до резервуара с водой было самой верной идеей. Прижимая щеку и терпя боль, юноша с ходу выпил литр. Жидкость придала сил. Налил стакан воды и мальцу, протянул.
Он лишь пригубил и отставил стакан в сторону. Бледные губы слабо прошептали:
— Иди, дядя. Иди. Надо спешить. Она близко.
— Да кто она-то?
— Хозяйка.
— Хозяйка чего?
Ребенок лишь пожал плечами, борясь то ли со слабостью, то ли со сном.
— Ложись, малой, отдыхай. — Зема настойчиво усадил его на нижнюю полку здоровой рукой. Тот слабо запротестовал, но, едва голова коснулась подушки, отключился. На наволочке расплылось красное пятно, но с этим доктор, которому самому требовалась операция, ничего не мог сделать.
Едва положив ребенка на нижнюю полку своего купе, Зема ощутил такую волну боли, что пришлось стиснуть зубы. До Амосова пришлось добираться в невольных слезах.
Все повторялось как в странном сне. Та же печь, та же скинутая одежда, тот же последний дефицитный уголь в огонь, та же суета, лишь бы успеть. Разве что Амосов не изрыгал проклятья под ногами, и носить уголь на лопате приходилось по большей части одной рукой.
Голова разрывалась от боли, словно шустрая белая тварь пробралась под черепок и пожирала мозг. Это давление было невыносимо. Перед глазами летали мухи. Но печь прогрелась, давление в котлах поднялось. Тягач дернулся и покатил состав по рельсам.
Насколько Зема помнил состояние парня — тот был не жилец. А он очнулся и даже сам пришел в розовый вагон. Медицина бессильна констатировать смерть, когда больной хочет жить.
Завхоз подошел к бронированному стеклу, наблюдая за целостностью рельсов впереди. Верно, все было бредом: совсем недалеко уехали от Уссурийска. Похоже, за городом и накрыло волной, что после встречи с титанами в схроне уже не казалось вымыслом.
Или сами титаны накрыли торсионной волной? Пацан говорил о какой-то Хозяйке. Может, сам бредил? Хозяйка чего?
Продолжая смотреть в окно на ровные, блестящие рельсы бархатного пути, Зема припомнил свои глюки — от бурных встреч с девушками в купе до геройских подвигов у леса. Выходило, что странный сон осуществлял самые тайные мечты и одновременно вытаскивал самые страшные ужасы из глубин души. Надо же, размечтался во сне: солнышко, птички поют, звери бегают по лесу. Девушки любят и даже обожают. Романтик недобитый.
На самом деле в окно видны были только низкие серые тучи. Лес по краям железнодорожной насыпи стоял черный, вода переполняла канавы так, что ухнуть туда можно было с головой. Стоячие болота на склонах, поваленные деревья, кусты. Будь у природы больше летнего времени, насыпь давно бы обросла кустарником. Но с этой более чем затянувшейся зимой у деревьев не было шансов завоевать поля. Так мало было теплого времени.
Проехали утонувший в канаве армейский грузовик. Дороги и раньше заставляли желать лучшего, а после Конца Света и подавно. Дав поезду полный ход, Зема заметил новую странность: чем дальше отъезжали от Уссурийска, тем меньше болела голова. Сначала пропало давление, ушло ощущение муравьев под черепной коробкой. Затем потихоньку стала пропадать боль. Осталась только боль в щеке и плече, но после пережитого это почти не замечалось. Тело еще не переключилось на новый источник опасности.
Экспедиция словно удалялась от какой-то опасной зоны. Не только радиационной, но еще и телепатической. Вот что можно было считать истинными артефактами нового мира.
«Надо срочно пересчитать людей! Демон и Ольха наверняка живы!» — запоздало всплыло в мозгу.
В тендерном вагоне заворочался Амосов, держась за голову.
— А-а-а! Пресвятая Богородица, дайте рассола! — было его первое требование. — Это была лучшая пьянка со времен студенчества. Зема, ты — человек!
Пришлось вновь прижать щиплющую щеку, чтобы заговорить:
— Припомни лучше, когда ты последний раз пил, Кузьмич. Сопоставь все факты, так сказать.
— А что не так?
— Все не так. Не было ничего.
— Как? Я же как сейчас помню: я, ты, мужики, закусь… — Кузьмич недоверчиво смерил взглядом, намекая, а не страдает ли завхоз провалами в памяти после гулянок.
Пришлось покачать головой, продолжая зажимать щеку.
— Вот те на, — вздохнул машинист.
— Принимай дозор, рулевой. У меня дела. Пойду будильником поработаю по составу.
— Как скажешь. — Кряхтя, машинист поднялся и принялся за работу.
Первым делом пришлось расталкивать Пия в жилом вагоне. Парень был без ранений, странно улыбался, как будто видел что-то очень хорошее в своих видениях. Вырывать его из царства грез было почти преступлением, но стоило разбудить, как без спору, почти с ходу, он побежал в крытый тендер-вагон и принялся кидать остатки угля в печку.
— Подъем, народ! Шустро! — Зема пытался кричать, но щека не позволяла сильно разевать рот. — Ольха! Где этот лысый эскулап? Найдите мне срочно доктора! Всем остальным немедленный подъем! Будим друг друга! Офицеры, пересчитать народ! Доклад о состоянии личного состава через десять минут!
Зема и забыл, что никто не назначал его главным, но по приобретенной во сне привычке руководил так, что слушались его без возражений.
Ольха очнулась в женском купе под столиком, зажимая голову обеими руками и бормоча под ноги:
— Какие еще русалки? Привидится же.
Многие были в расстегнутых костюмах радиационной защиты, и Зема стал опасаться, что некоторые прошли в состав, миновав процедуру антирадиационной комнаты. Но внутренние счетчики не пищали.
— Дока, быстро зашей мне щеку, надо прокричаться!
— Щеку… Скажешь тоже. — Ольха подняла
