нежное солнце своими теплыми лучами. Вы все — жертвы Церкви, но верны истинному Свету. Уверен, ты все сможешь им объяснить.
— И что же нам делать дальше?
— Вы можете оставаться с нами, сколько пожелаете, — невозмутимость вернулась на лицо настоятеля. — Уверен, скоро Свет укажет вам путь.
Инквизитор почтительно поклонился, насколько позволяли тесное пространство и низкие своды снежной норы, и выбрался наружу. Небо было сокрыто тучами, притянутыми горными пиками, но он точно помнил, что из отверстия в потолке хижины лился яркий свет. В очередной раз отложив мистику в сторону, Апор двинулся к своему отряду, терпеливо дожидающемуся главу инквизиции. Он коротко приказал Каматору разослать вестовых, которые должны передать приказ о всеобщем сборе недалеко от поселения Светоносных.
Со щемящим сердцем По-Трифа смотрел на стягивающихся со всех сторон солдат. Больные, израненные, изможденные. За время похода они убивали в себе чувства, оставляли умирать искалеченных товарищей, молча выносили приговор своим друзьям, оказавшимся недостаточно сильными, чтобы продолжить путь. Они думали, что следуют закону, что исполняют священную волю Света…
Дождавшись, когда все одиннадцать с небольшим сотен соберутся на окраине плато, Апор поднялся на огромный булыжник и посмотрел в глаза своих соратников, обманутых Церковью. Медленно выдохнув, он опустил голову и полушепотом обратился к Свету, впервые за долгое время сложив обе руки в молитвенном жесте.
Ему предстоял очень тяжелый разговор.
Глава 17
Над походным лагерем республиканцев медленно ползло полуденное солнце. Сегодня диктатор Илид не отдавал никаких приказов, в последнее время он был замкнут и постоянно думал. От Мони уже несколько дней не поступало никаких вестей, хотя она постоянно извещала мужа о ситуации в Градоме. Скорее всего, по мере того как крепла и развивалась Мария, у собрания республики появлялось все больше дел, и госпожа На-Сода едва успевала со всем справляться. Илид понимал, что оставил на жену слишком тяжелое бремя представительства старой семьи в верховном органе власти, но иного выбора у него не было. Она сильная и мудрая женщина, должна справиться.
Тем временем, перед республиканской армией пал один из последних городов на спорной территории. Король Бахирон до сих пор не отдал приказа наступать на Марию, и это сильно действовало на нервы диктатору. Комитет сообщил, что им удается сдерживать короля от начала войны, но Илид прекрасно понимал — деятельность комитов практически никак не влияла на задержку атаки королевских войск. Если бы Мур захотел, он бы не стал никого слушать, и увещевания Комитета являлись лишь поводом, чтобы не выступать против республики. Точнее говоря, против друга. Как бы ни был силен и властен Бахирон, он слишком туго связан путами своих чувств и приятных воспоминаний. Прошлое двух людей удерживало от гражданской войны целую страну.
Однако даже без вмешательства королевской армии, марийцам приходилось сражаться, причем на своей же территории. И речь идет не только о разгонах мародерских шаек, а о настоящих осадах, казалось бы, марийских городов. Эта абсурдная ситуация удручала диктатора. Вот и вчера очередное поселение встретило своих освободителей упорным сопротивлением. Илид старался обойтись малой кровью, раз за разом пытался отправить парламентеров, хотел убедить в бесполезности и глупости воспрепятствования движению всеобщей свободы. Но почему-то защитники продолжали отбиваться и проклинать мятежников, прячась за хлипкими баррикадами.
Стараясь никого не убивать, а только ранить и брать в плен, республиканская армия медленно теснила своих соотечественников, пока те не укрылись в огромном амбаре. Но даже тогда они продолжили из узких окон посылать в нападающих стрелы, не обращая внимания на очевидное поражение. Илид был взбешен их упорством и тупостью. Последней каплей стала попавшая в плечо диктатора шальная стрела. Рана была неглубокой, но окончательно разочарованный в жителях этого приграничного города, он отдал приказ заложить дверь и поджечь амбар. Глупцы не намерены были сдаваться, а дальнейшего роста потерь среди честных граждан Марии Илид не мог допустить.
Пламя жадно взялось за дело, вскоре все деревянное здание было охвачено огнем. Некоторые защитники наглотались дыма и валялись бездыханными, не дождавшись страшной участи быть сожженными. Остальным не повезло, они горели живьем и при этом кричали так истошно, что многие из солдат республиканской армии, зажмурившись, закрывали свои уши. Эти вопли до сих пор звучали эхом в их головах. Один мариец, стоявший тогда рядом с Илидом, не выдержал страданий гарнизона города и бросился открывать дверь амбара. Диктатор не стал его останавливать, он уже понял, что зря дал волю ярости, обрушив ее на глупцов, неспособных понять глубину идей свободной Марии.
Тяжелая дверь с шумом откинулась в сторону, но ворвавшийся в постройку воздух лишь сильнее раздул пламя пожара. Из проема полыхнуло адским пеклом, сопровождаемым клубами черного дыма и запахом горелого мяса. Из этого огненного ужаса ломкими и неуклюжими движениями вывалилось несколько обгорелых защитников. Они рухнули на землю с вырывающимся из груди шипением-стоном и слепо ползли вперед, неловко перебирая обугленными конечностями. На месте глаз зияли кровоточащие провалы или грубые рубцы крепко слепившихся век. Жуткие ожоги покрывали изуродованные тела, оголяя местами почерневшие мышцы и кости. Их организм отторгал частично расплавленные ткани. От этого зрелища республиканских солдат выворачивало наизнанку. Тогда Илид вышел вперед и добил страдающих защитников, проявив к ним последнее милосердие…
Воспоминания о вчерашнем дне неторопливо рассеивались, уступая место не менее тяжелым мыслям текущего дня. Солдаты гарнизона, скорее всего, не состояли в королевской армии, а были местным ополчением. Это можно было понять по тому, как они сражались. Многие взяты в плен, еще больше убито. В городе был условно установлен республиканский порядок, хотя он оставался полупустым и долго не просуществует. Все, кто мог сбежать, давно уже покинули приграничные территории, скрывшись в Илии или подавшись в разбойничьи банды. Остались только немощные старики, калеки и некоторые семьи защитников, не пожелавшие бросать родных умирать в одиночестве.
— Да что не так с этими людьми, — искренне недоумевая, пробормотал Илид.
Он нес им свободу и республиканское равенство, даровал жизнь в процветающей Марии, которая в будущем подаст пример всему миру. Но они так упорно сопротивлялись, будто боялись собственного счастья. Непроходимая тупость приграничной деревенщины…
— Приведите ко мне лидера плененного гарнизона, — приказал диктатор стражнику, выглянув из палатки.
Старшим среди защитников назвался коренастый мужчина средних лет. Он держался не очень уверенно, стоял перед Илидом, потупив взгляд. За ним внимательно следил конвоир, на которого мужик постоянно оглядывался, как затравленный зверь.
— Как твое имя?
— Не положено нам, законопослушным подданным короля Бахирона, с мятежниками беседовать, — пробурчал пленный.
— Мы не мятежники, мы граждане республики Марии, — твердо
