Иначе бы в памяти точно всплыло это узковатое, остроносое лицо с такой намертво приклеенной широкой улыбкой, что когда доктор Браун зашёл в палату, даже бьющие в окно солнечные лучи стыдливо померкли от белизны его голливудских зубов.
– Доброго утра, фрау Вебер. Позвольте представиться, ваш лечащий врач, доктор Браун, – окинув настороженно замершую на кровати Лору оценивающим взглядом из-под тонких бровей, он принял из руки медсестры протянутую карту пациента.
– Доброе утро, доктор Браун, – скорее, из вежливости поздоровалась Лора, неуютно ёжась от такого чрезмерного радушия. И прежде, чем остановить первую возникшую в голове мысль, едва слышно буркнула себе под нос: – В «Панталонах» у всех улыбка, как у акул…
– Вы что-то сказали? – то ли действительно не расслышав, то ли сделав вид, поднял Браун глаза от карты. И только на почти незаметную долю секунды мелькнувшая в них искра злости выдала настоящую реакцию – тут же исчезнувшую за вежливо-елейной маской, растекшейся по его лицу густым фруктовым желе. Он поправил ворот рубашки, торчавший из-под халата, и довольно самовлюблённо провёл пятернёй по модно стриженым русым волосам.
– Нет, простите. Так что, как скоро я могу отсюда уйти? – стушевалась Лора, поёрзав на кровати.
– Ну, для начала расскажите, как ваше самочувствие. Есть ли общая слабость, потеря ориентации в пространстве, болевые ощущения?
– У меня дырка в бедре – наверное, побаливать должно, – Лора сильней вжалась плечами в подушку, будто пытаясь отползти назад, потому как доктор вернул карту медсестре и подошёл ближе. От него стойко пахло спиртовым антисептиком и тяжёлым одеколоном, коркой давящим на лёгкие.
– Тут не поспорить, – улыбка из прибитой гвоздями к узкому лицу стала будто то бы довольной, и Браун вытащил из кармана идеального белоснежного халата пару одноразовых перчаток. – Давайте тогда посмотрим, как ваши дела.
Туго сглотнув, Лора покорно подвернула повыше шорты на правой ноге – на второй день в больнице ей так надоело стягивать штаны перед медсёстрами на каждой перевязке, что она нашла более удобный способ давать медикам доступ к ране. Сейчас это и впрямь оказалось удачной предусмотрительностью: почему-то не возникло сомнений, что если бы пришлось обнажаться больше, Брауна бы это лишь порадовало. Но когда тонкие, абсолютно женственные аристократичные руки ловко размотали повязку и принялись ощупывать кожу вокруг аккуратных стежков шва, Лора всё равно напряжённо сжала кулаки.
«Это врач. Это просто врач», – вдалбливала она в голову, где уже вспыхивали все рефлексы, желающие ударить доктору коленом по треугольной гладко выбритой челюсти. Холодные касания через тонкую резину перчаток вызывали отвращение, смешанное с подсознательным страхом, мелкой дрожью скользнувшим по сведённым в камень лопаткам.
– Неплохо, лишней припухлости нет, – невозмутимо прокомментировал Браун достаточно болезненные нажатия пальцами, от которых едва не зашипела, сдержавшись лишь с прикушенной изнутри щекой. – Сосудистый шов, скажу я вам, дело непростое, тем более, когда артерию разорвало пулей, а не просто разрезало. Но вы хорошо восстанавливаетесь, в среду снимем швы и отпустим вас домой. Так не больно? – вдруг особенно сильно нажал он возле ниток на обратной стороне бедра, и Лора невольно скрипнула зубами от боли, упрямо выплюнув:
– Нет.
– А врать своему врачу нехорошо, – хмыкнул Браун, распрямившись и небрежно стянув перчатки. Через шов слабо проступила полоска крови, посмотрев на которую, он вновь добродушно оскалился: – Сестра Милс, будьте добры, сделайте пациентке перевязку и соберите все общие анализы. А затем назначьте пару кубиков морфия – ужасно не люблю, когда в моём отделении кто-то чувствует себя таким несчастным.
– Не нужно никакого морфия, доктор, я вполне справляюсь, – торопливо замотала головой Лора, непроизвольно отползая подальше к изголовью кровати, хоть дальше было некуда. – Это терпимая боль, мне сегодня намного лучше…
– Ах, какое геройство, – театрально закатил глаза Браун: – Люди выпрашивают у меня обезболивающие, а кто-то от них отказывается. Как хотите, я предлагал. Сестра Милс, будьте любезны поторопиться – до конца смены я хочу видеть все показатели фрау Вебер у себя на столе, – на этих словах он снова пригладил волосы.
– Хорошо, доктор Браун, – пискнула медсестра, тут же метнувшись к своей тележке за свежим бинтом.
– Доброго дня, фрау Вебер, – попрощался тот, больше и не взглянув на Лору, отчаянно вжимающуюся в подушку. Вылетев из палаты, он оставил дверь открытой – будто демонстрируя, что в любой момент может вернуться, потому что это его владения. Вся чёртова больница Марии.
Длинный, протяжный выдох облегчения. Без запаха терпкого одеколона и блеска слишком, до неестественности белых зубов, напряжение понемногу покидало сжавшиеся в рефлексе защиты мышцы. Лору всё больше раздражала необходимость быть здесь, терпеть чужие руки и чувствовать себя в опасности каждую минуту всё чётче. Она не могла объяснить, в чём именно витала угроза. То ли в чрезмерном добродушии персонала, то ли в намеренно широком оскале самого главврача, то ли в странном факте, что никто не мог вспомнить арабку с ожогом.
Она спрашивала и у сестры Милс, и у трёх других. Все вытаращивались на Лору с недоумением. Вчера Рик тоже подтвердил – судя по данным с ресепшен, никто подходящий по описанию вовсе не поступал в «Панталоны Марии» субботним вечером, ни в одно из отделений. Даже наткнувшись в коридоре на того санитара, Лора не смогла добиться от него правды: парень смотрел на неё, будто она сошла с ума, и посоветовал снизить дозу препаратов.
– Зря вы так грубо, фрау Вебер, – вздохнула сестра Милс, закончив бинтовать бедро Лоры и подкатив к кровати стойку с капельницей. – Доктор Браун – настоящий профессионал. В сорок лет возглавить такую больницу! Если он советует что-то, это не просто так.
«Вот именно этого я и боюсь. Что тут всё не просто так», – мелькнуло у Лоры очередное дурное предчувствие. Она сдержанно поблагодарила сестру за помощь, но как только за той закрылась дверь – осторожно вытащила иглу из вены и залепила её пластырем. Хоть какое-то ощущение контроля. Но такой отчаянно нужной сейчас безопасности она почувствовать не могла по определению, даже с револьвером под подушкой.
Почему-то отныне синонимом безопасности были только руки Рика, сегодня слишком занятые, чтобы успокоить её бешеный пульс загнанной в капкан добычи. Единственные руки, в которых может быть не страшно дышать.
***
Ничего так не бесит, как потраченное впустую время. Рик остро чувствовал, будто весь центральный комиссариат из его первой помощи становился барьером – явно не без подачи Беккера. Каждый запрос подвисал в воздухе: если в субботу он допоздна ждал досье на Фишера, то сегодня всё никак не мог добиться записей с камер дорожного наблюдения. Мелочи, которые в обычное время не занимали и получаса, превращались в нечто неподъёмное. Но больше идти и распинаться перед боссом он не собирался, раз уже принял решение шагать через головы ради того, чтобы закрыть это дело.
