Книга Непристойное предложение - Керстин Гир

Директор Дюрр был в диком восторге, когда мы с Оливером представили ему эту выдающуюся группу.

– Определенно вы оба хорошо представляете, о чем идет речь, – похвалил он нас.

Из соображений солидарности я предлагала усилить нашу команду еще одним лицом женского пола, но все, включая Дюрра, были едины во мнении – в команде достаточно одной женщины: меня. Я настояла на привлечении на помощь безотказного господина Кабульке. И вот Элизабет якобы ускользнула на отдых в санаторий, а мы приступили.

– Здесь материала на семь программ, – простонал Киммель, режиссер, после первого дня съемок.

– Ну и радуйся, – ответил ему Оливер, а мне тихо шепнул: – В следующий раз мы не будем так себя загружать, слышишь?

Я ничего не ответила, так как по уши была занята постройкой террасы. Кроме того, рот у меня был полон гвоздей, которые пришлось подавать Константину во время одного из этапов строительства.

– Ты не слишком общительна, – произнес Оливер.

– Но нам нуфно погофорить, – прошепелявила я.

Да, мы должны поговорить! Дольше терпеть я не могла.

Второй съемочный день, воскресенье, начался совсем неплохо. По округе поползли слухи, что в саду у Элизабет работают телевизионщики, и за забором с улицы и с соседского участка то и дело показывались любопытные лица.

Наконец строительные работы были закончены и все было готово к настилке газона. Рулоны с газонной травой завезли еще накануне, с помощью маленького экскаватора, пригнанного Джонатаном, аккуратно сняли дерн и насыпали слой плодородной земли. Таким образом, основа для газона была подготовлена. Мы уже принялись разносить по участку рулоны с газонной травой, как внезапно налетел шквалистый ветер, и началась самая настоящая летняя гроза. Нам оставалось только из-под навеса наблюдать, как раскисает с таким трудом подготовленная почва и разбухают наши рулоны.

– Теперь ты понимаешь, почему я с самого начала был против этой программы? – сказал Киммель и сунул в рот сразу две таблетки от сердца. – Человек бессилен против природной стихии. Не снимай это, Петер, никто не поверит, что мы работали под таким дождем.

– По-хорошему теперь надо ждать несколько дней, пока все это просохнет, – сказала я Оливеру. – Но мы должны быть готовы через четыре часа. Что будем делать? Сушить землю фенами?

– Не реви, – ответил Оливер. – Нервы надо беречь.

– Я не реву, – сказала я. – Это аллергия на кошек.

Именно в этот момент кошка Элизабет, Хуммель, взобралась мне на колени.

Солнце выглянуло так же внезапно, как началась непогода.

– Не все еще потеряно, – сказал Киммель.

– Точно, – произнес Оливер. – Вперед, люди, за работу. Мы раскатаем этот газон, и я спонсирую каждому из вас покупку новых ботинок, если нам это удастся.

– И штанов, – добавил Константин, на котором сухой нитки не было.

Я с опаской посмотрела на оператора.

– Постарайтесь не показывать так много раскисшую землю. Иначе люди подумают, что именно так и надо делать.

– Это мы потом вырежем, – успокоил меня Киммель.

Я часто оказывалась после работы грязной с ног до головы. Но такой грязной, как сегодня, не была еще никогда. Кроме того, раскатывая газон рядом с вновь возведенной стеной, делая одновременно пояснения для зрителей, я умудрилась поскользнуться и свалиться в самую грязную и большую лужу на участке. Лицом. На съемочной площадке не было ни одного человека, кто бы не схватился за живот от хохота.

– А это, – произнесла я, выплевывая изо рта комья грязи и глядя в камеру, – а это – основная причина, почему, занимаясь работами в саду, не следует надевать свой лучший костюм.

– Отлично! – прокричал Киммель.

– Иди сюда, грязнуля! – сказал Оливер и протянул мне руку. – Я и не знал, что ты можешь выглядеть так сексуально даже по уши в грязи.

– Ты многого не знаешь, – заметила я.

– Например? – Оливер по привычке высоко поднял брови.

Ах, как я любила это скептически-рассудительное выражение его лица.

– Я люблю тебя, – произнесла я тихо.

Внезапно мне стало совершенно непонятно, как я могла так долго держать это в себе.

На лице Оливера возникла самая замечательная улыбка, которую можно себе представить. Самая добрая и светлая.

– И давно?

Над этим я очень много думала все последние дни.

– Вероятно, всю свою жизнь, – вздохнула я. – Еще раньше, чем тебя узнала.

– А что же со Штефаном?

– У нас с ним уже давно все закончено, – сказала я. На нос мне упала капля грязи с волос. – Он поедет в Чикаго без меня. Я куплю у него питомник. За деньги, что достанутся мне от пари с Фрицем.

– Это хорошо, – сказал Оливер. – Эвелин купит у меня пентхаус, и я не знаю, где буду жить.

– Ты сможешь жить у меня, – предложила я и стерла грязь с носа.

К сожалению, на нос тут же упала еще одна капля. Тем не менее Оливер крепко обнял меня. Камера снимала нас, грязных и мокрых.

– Эту сцену с объятиями в грязи мы обязательно потом вырежем, – усмехнулась я, смахивая с носа очередную порцию грязи.

Оливер, казалось, вообще не заметил, что нас снимают. Он целовал меня так, словно мы были совсем одни, дома, на обеденном столе.

– Но это еще не все, – сказала я, освобождаясь от поцелуев и немного переведя дыхание.

– Говори же скорее.

У меня было подозрение, что камера снимает наши испачканные лица крупным планом.

– Эти черные презервативы, – прошептала я. – Ты помнишь?

– Конечно, помню, – сказал Оливер.

Мне показалось, что на участке Элизабет в этот момент воцарилась гробовая тишина. Даже птицы перестали щебетать.

– Так вот, один из них оказался бракованным…