«Родственники», — подумал Бреннон. Интересно, в какой степени, раз тот, другой, так хорошо помнит Редферна и явно не питает к нему теплых чувств?
— Это из-за самочки?
— Чего? — вздрогнул Натан.
— Ну, они сцепились из-за нее? — ведьма кивнула на Маргарет.
— Черт их знает, — буркнул Бреннон: эта идея ему не понравилась.
— Вы, люди, странные. Все время делаете какую-то хрень из-за ерунды.
— То есть у ваших, гм, молодых людей, не случается конфликтов из-за девушки? — невольно заинтересовался комиссар.
— Очень редко. Если девушке нравятся двое, а она нравится двоим, то они так и остаются втроем. Не понимаю, что вам мешает делать так же.
Бреннон поперхнулся. Ему даже в голову не приходило, насколько могут отличаться от моральные устои таких, как Джен, от человеческих правил.
— А… но… но как же дети?
— Какие дети?
Комиссар попытался подобрать слова, которыми прилично объяснить это девушке, но Джен беспечно добила его последним выстрелом:
— Вождь клана решает, какая женщина от какого мужчины будет беременеть. Дети должны рождаться от самых сильных и наследовать их лучшие свойства. Разве вы так не делаете?
— Нет, — обалдело выдавил Натан; ведьма озадаченно нахмурилась:
— Тогда зачем вы жените ваших дочерей на мужчинах, которых сами им выбираете? То есть если дело не в рождении сильного потомства, то… то…. то чем вы тогда так недовольны? — Джен непонимающе уставившись на Маргарет и ее пиромана. — Она же нашла себе подходящего мужчину, что вас не устраивает?
Комиссар мог бы перечислять несколько часов, но не находил выражений, в которых мог объяснить ведьме, что юные мисс из приличных семей никоим образом не должны «находить» себе мужчину. Да еще и такого, прости Господи!
— Сволочь, конечно, — задумчиво подытожила Джен, — если так, вообще, посмотреть. Но вон как ее облизывает. Здоровый, сильный, мозги есть, чародействует неслабо — приплод даст неплохой. Чего вам еще надо?
— Замнем, — твердо решил Натан. Хотя в его разуме роились десятки вопросов — кто, в таком случае, воспитывает детей? знает ли Джен своих родителей? а братьев и сестер? ее мать живет с ее отцом или нет? а если нет, то как Джен относится к своему отчиму? или у нее их два?! или две мачехи?!
К счастью, Лонгсдейл покончил с изучением браслета, и Бреннон с облегчением отбросил все эти дикие вопросы и занялся насущной проблемой.
— Ну что?
Консультант взялся за пилку с тонким лезвием из красного вибрирующего свечения. Рука пиромана инстинктивно сжалась в кулак. Лонгсдейл положил рядом еще что-то вроде фонарика с крошечным огоньком на конце.
— Сперва попробую распаять узор. Потом распилю браслет. Вам нужно еще обезболивающее? — заботливо спросил он у Редферна.
— Нет, — процедил Энджел. Он и предыдущую-то порцию выпил только после того, как Бреннон, раздраженный его подозрительностью, отхлебнул из кружки.
— Уверены, что получится?
— Посмотрим, — пожал плечами Лонгсдейл и поднес фонарик к узору.
— У него не отрастет новая конечность взамен отпиленной, — предостерег консультанта Бреннон и перенес свое внимание на племянницу: — Пегги, как ты?
— Ничего, — устало ответила она. — В порядке.
Ведьма дала ей свою рубашку взамен рванья, в которую превратилась рубашка Маргарет. Но от горячей ванны девушка отказалась и в полусонном оцепенении сидела около Энджела.
— Тебе приготовят спальню и ванну, — еще раз предложил Бреннон.
— Спасибо, я подожду до дома.
«Дома, — это тяжело Натану далось: осознание, что дом для нее теперь в другом месте. — Рядом с пироманом».
Энджел ободряюще улыбнулся девушке и спросил:
— Вы не хотите навестить родных?
— В таком виде? — Маргарет чуть приподняла одеяло. — Да папу удар хватит. А мама ни за что больше не выпустит меня за порог.
— А, — произнес Энджел с затаенным удовлетворением, и комиссару это не понравилось. — Да, точно.
В браслете что-то звонко щелкнуло, и консультант отдернул фонарик. Поднялся легкий дымок, запахло подожженным деревом. Лонгсдейл передал фонарик Джен, и девушка занялась браслетом Маргарет, пока консультант орудовал пилкой над браслетом пиромана.
— Так, значит, именно вы были его целью, — начал Бреннон, чтобы не терять время.
— Не только, — хмыкнул Энджел. — Ради вас он затеял целый спектакль в порту. Все для того, чтобы привлечь ваше бесценное внимание. Впрочем, об этом он уже, наверное, пожалел.
— Ну уж, — пробурчал комиссар: не то, что бы ему была приятна лесть от этого типа, лучше б хоть «спасибо» сказал, но… самолюбие это тешило. — К вашей поимке он тоже подготовился более чем основательно.
— Что поделать — я не призрак и оставляю следы, по которым меня может найти тот, кто знает, на что обращать внимание. Этот отнюдь не первый на моей памяти, хотя, справедливости ради, предыдущие хотели меня просто ограбить.
Бреннон не стал уточнять, что с ними стряслось.
— Я уверен, что Ройзман повторит попытку, — неожиданно добавил Энджел.
— Думаете, до него с первого раза не дошло, что красть — нехорошо?
— Его не интересует золото или магическое оружие. Он хочет заполучить секрет, ради которого не жалко продать душу.
Лонгсдейл распилил браслет на две половины и бросил их в ящик с некоей желеобразной жижей. Энджел покрутил рукой.
— Я должен принести вам извинения, — сказал консультант с той же торжественной, сосредоточенной серьезностью, с которой он извинялся перед Бренноном. — Я причинил вам боль перед лечением там, на корабле. Я не должен был так делать.
— Да, не должны, — холодно подтвердил пироман. — Займитесь мисс Шеридан.
Его тон мигом пробудил в комиссаре все прошлые подозрения. Редферну определенно не нравился консультант; он даже не поблагодарил за избавление от наручника.
— Интересно, — сказал Бреннон, — почему Ройзман так хотел получить ответ именно от вас?
— Видимо, потому, что я его знаю, — даже не моргнув, отвечал этот сволочной козел, прикрыл глаза и откинулся на спинку кресла, из-под ресниц следя за действиями Лонгсдейла над рукой Пегги.
— Вы. Его. Знаете? — медленно повторил комиссар. Ведьма ошалело уставилась на пиромана: ее рот приоткрылся, глаза округлились. Комиссар еще никогда не видел ее такой изумленной.
— И почему же вы мне ничего не сказали? — глухо осведомился Бреннон, накаляясь, как кочерга в камине.
— Потому что вы не спрашивали.
— Ах, так это я не спрашивал, — пророкотал комиссар. На корабле это признание не вызвало в нем такой ярости, потому что тогда ему было не до того, но сейчас!
