Среднем Западе, пресса заранее предсказала результат кампании: Рейган обеспечил себе выдвижение от республиканской партии.
Почему же я все еще участвовал в гонке? Действительно ли я собирался стать вице-президентом?
Этот вопрос возникал практически на каждой пресс-конференции. В политических кругах распространился слух, что я использовал избирательную кампанию как средство завоевания второго места в бюллетене. Какая другая причина могла бы заставить соперника упорно цепляться за безнадежное дело?
Мой ответ — не только прессе, но и моей команде — состоял в том, что мое положение не было столь безнадежным, как оно выглядело. Мы аккуратно тратили деньги, и даже после Нью-Гэмпшира в нашем фонде еще было около трех миллионов. Сконцентрировав наши усилия на ключевых штатах, мы могли надеяться на такой же прорыв, как и в Айове. Всегда был шанс, что команда Рейгана совершит тактическую ошибку, а мы сможем преподнести еще один сюрприз.
Когда по системе громкого оповещения нашего самолета транслировалась песня Кенни Роджера "Картежник" и музыка подходила к строке "Ты должен знать, как их держать, и должен знать, как их бросать", мы пели все. Чтобы доказать скептически настроенной прессе, что мы все еще боремся, я заимствовал еще одну фразу из рекламы баскетбольной команды "Вашингтон буллите" в финале чемпионата США 1979 года: "Пока эта толстая леди поет, опера еще не закончена".
Это делалось не только для прессы или для того, чтобы поддержать моральный дух моей команды (или мой собственный). Я действительно имел это в виду. Когда кто-либо — пресса, сотрудники моей команды или благожелательные, но пессимистично настроенные друзья — спрашивали, почему я не относился к избирательной кампании "реалистически", я отвечал, что политический "реализм" не обязательно диктуется прессой или опросами общественного мнения. Наше появление в Айове для ведения избирательной кампании в 1979 году не было "реалистическим" по тем же причинам, по которым в глазах некоторых экспертов не было "реалистическим" даже включение в гонку Рейгана. Они все почти списали его после того, как в 1976 году на съезде республиканской партии кандидатом в президенты был назван Форд.
Я был и остаюсь оптимистом, убежденным в том, что, какой бы плохой ситуация ни казалась, из нее может получиться что-нибудь хорошее. Это врожденная черта моей натуры. Но если оптимизм является плюсом для человека, проходящего трудный этап в обычной жизни, то, как я обнаружил, он может создать для кандидата в президенты определеннее проблемы, причем не тактические, а общего плана.
В моем случае оптимизм означал, помимо прочего, провозглашение лозунгов "большой момент" и "Америка должна быть готовой к 80-м годам". Доброжелательные друзья пытались давать мне советы и в этой области. Они говорили, что это были чисто снобистские выражения[55], которые создавали впечатление, будто в моей кампании нет никакой сути, и если я потеряю однажды момент движения, я потеряю все.
После Нью-Гэмпшира критика в адрес моей предвыборной кампании достигла пика: меня обвинили в том, что у меня не было "видения будущего".
Эта критика не была обоснованна. Мой взгляд на будущее Америки — на то направление, в котором я хотел вести страну, — разъяснялся в дюжине речей и программных выступлений на протяжении всей кампании.
Это был (и есть) взгляд, сформированный моей политической философией — консервативной философией, основанной на идее, что Америка является маяком надежды для мира и маяком свободы, справедливости и благоприятных возможностей для всех своих граждан.
За рубежом это означает уважение наших обязательств по отношению к нашим друзьям и союзникам, а также обеспечение интересов Америки с помощью политики с позиции силы. Говоря словами, произнесенными при инаугурации Джоном Ф. Кеннеди, надо было быть достаточно сильными, чтобы "никогда не вести переговоров из страха" и "никогда не бояться вести переговоры".
Здесь же, в Соединенных Штатах, это означает признание правительства в качестве последнего, но отнюдь не первого средства в решении разных проблем. Я верю, как верили Джефферсон и Линкольн, что единственная задача правительства — это сделать для людей то, что они не могут сделать для себя сами; что политическая и социальная свобода связана с экономической свободой и что истинная роль президента состоит в том, чтобы разработать внутреннюю социальную программу для улучшения качества жизни американцев с помощью свободного, конкурентного рынка не только товаров, но и идей.
Ничто из сказанного выше не означает, как утверждают некоторые либералы, что только они "относятся с состраданием" и "с отзывчивостью" к тем гражданам страны, которые ущемлены социально и экономически. Напротив, центральной темой всех речей, посвященных внутренней политике, которые я произнес на протяжении кампании 1980 года — и моих выступлений в бытность конгрессменом, — является моя преданность идее, что каждый индивид имеет право на справедливую возможность выполнить предназначение, данное ему Богом.
Мое "видение" пронизывало все, что я говорил как кандидат и делал на протяжении почти двадцати лет своей работы на общественных постах; однако каким-то образом вместе с проблемами оно затерялось в том отражении, которое наша кампания получала в средствах массовой информации.
Эта проблема возникла не во время кампании 1980 года. В 1976 году проблемами, которые привлекли наибольшее внимание прессы, были не внешняя политика президента Форда и не позиция Джимми Картера по вопросу о распространении ядерного оружия, а "ошибка" Форда по поводу Польши в дебатах с Картером и признание Картера журналу "Плейбой" о "соблазне в его сердце".
Я помню, как поздней осенью 1976 года смотрел отрывок воскресной телепередачи "60 минут", в которой помощник Картера по связи с общественностью Джеральд Рафшун объяснял, как он собирается опровергать обвинения в том, что его кандидат уклоняется от обсуждения проблем. Рафшун утверждал, что фактически в каждом выступлении по телевидению Картер касался одной или нескольких проблем, но его мнение не доходило до аудитории. Решение, по его словам, состояло в том, чтобы улучшить телепередачи, введя в них голос диктора, предваряющий замечание Картера словами "Джимми Картер говорит о проблеме…" каждый раз, когда речь заходила бы о новой проблеме.
Может быть, таким должен был быть и мой подход к вопросу о "видении будущего" в 1980 году — предварять каждое публичное выступление заявлением: "Мое видение будущего заключается в том, что…" — и затем просто излагать позицию, которую я занимал. Или, может быть, мне стоило объявить себя кандидатом "новых идей", как в том же году сделал Джон Андерсон, а четыре года спустя — Гэри Харт.
Однако моя проблема с таким подходом сегодня, как и в 1980 году, состоит в том, что я испытываю неловкость, прибегая к риторике ради риторики.
Видение будущего? Как
