Мурман вырастал, становился явственнее, звучал всеми своими голосами — нескончаемым шорохом моря, корабельными гудками, сирени буксиров, свистками маневровых локомотивов, бегавших тут на паровом ходу, слитным гулом порта, состоящим из тысяч голосов, криков, скрипов телег, тележек, возков, колясок, стука подошв с каблуками по мостовой восстановленных улиц, в общем, Мурман звучал.
— Не видела такого раньше, что ли? — Бирюк повернулся к ней.
— Моря не видела. А так-то — все как у нас, с небольшими отличиями.
— Я не спрашивал — ты будешь к своим-то обращаться?
— Нет, — Горгона мотнула головой, — смысл? Если они в курсе случившегося, то даже не появятся. А сунутся — сам понимаешь.
— Ты тут осторожнее со своими «сам понимаешь», — проворчал он, — здесь вам не тут, барышня, тут за стрельбу с трупаками можно и повиснуть, на веревке и за шею.
— Пугали ежа…
— Он правду говорит, — Песец не оборачивался и говорил громко. — Здесь Мурман, цивилизация и порядок. Понимаю, что вы в аду побывали и нам тут все равно, как вы между собой грызться будете. Но грызня наружу выплескиваться не должна. У нас драки и поножовщина, никакой стрельбы.
— Поножовщина… — Горгона послушно повторила. — Так поножовщина.
Как тренировались ее ребятки, Бирюк видел. И не завидовал альянсовским.
Бирюк не знал, каким был Мурман до Полуночи. Сейчас, на холмах, оставшихся после руин большей части города, выровненных и превращенных в крошку, поднимались невысокие дома, теснящиеся и жавшиеся друг к другу. Несколько слобод кольцом охватывали город, где выжило несколько кварталов старых зданий, теперь гордо высящихся над низкой заселенной округой.
С места, где они остановились, начинался спуск. И в его конце, поднимаясь над черным зеркалом моря, торчали спутанные издалека сложные механические паутины военных кораблей.
— Вот это да, — Горгона явно удивилась, — не думала, что они такие больше.
— А они такие, — с непонятной гордостью ответил Бирюк. — Ракетные крейсера «Рюрик» и «Аскольд», главная сила Мурмана, Совета и всего края. Ну, и остальные, конечно.
— А то вон?..
— Грузовые дальние суда, — ответил Песец, — последние должны были стать в этом году. Лед, скорее всего, пойдет с океана раньше обычного. Два с Караибов, вон, с белыми надстройками. Их месяц окрашивали после того, как выгрузили и определили — с чем назад пойдут.
— Караибы, — Горгона вдруг мечтательно улыбнулась, но, тут же, нагнала на себя обычную строгость. — Теплое море, солнце, песок…
— Работорговля, пираты, куча разномастных акул, скатов, головоногих и прочего дерьма, получившегося после Полуночи несколько иным, чем Господь Бог задумал. — Бирюк, как-то незаметно приватизировавший сигарет Песца, довольно дымил. — Захочешь погулять — посмотришь, чего с бортами у корабликов. Знаешь, для чего их красят сейчас?
— Нет.
— Чтобы хоть как-то быть заметными в море. Вон, рогульки торчат, сразу по-над краем бортов, в середине, видишь? Это как раз от головоногих, по ним обычно пропускают толстенный кабель, что сгнивает за одно плавание. Но зато его хватает, чтобы шандарахнуть высоким напряжением, когда те лезут. Еще там есть эти, как их…
— ЭМИ, электромагнитные излучатели, — подсказал Песец, — переделка армейского комплекса РЭБ. У нас они лучше, но на Караибах тоже научились делать. Эти глушат всякую дрянь перманентно, включаются раз в час, когда отшугнут, когда насмерть уработают. Самое главное — чтобы какое другое судно, если рядом околачивается, вовремя свернуло. А то если станцию не заглушат, то крандец, померла.
— Издержки, чего поделаешь… — понимающе закивал Бирюк.
Горгона, получившая сразу так много нового и интересного, то ли делала вид, что не сильно зла на него, то ли… В это самое милосердное «то ли» Бирюк не верил и держал ухо востро. А Горгона продолжала смотреть, наблюдать, впитывать и пытаться понять. И было чего…
Дорога шла над рейдом, над выступающими вперед серо-зелеными полосами волноломов, темными нитками пирсов, рыжими от ржавчины железных крыш доков. Над пришвартованными на стоянку и для выгрузки кораблями, корабликами, лодками, яхтами и буксирами. Разномастная стая судов, собранных по всему побережью, светлела, рыжела и порой брызгала яркими пятнами недавней покраски.
Горгона не говорила всей правды, да и кто ее скажет в такое время? В Альянс она попала подростком, приехала в караване военных моряков, ушедших в сторону Камня и степей из Ахтияра, а море она видела, знала и помнила с самого детства. И вполне могла оценить увиденное, взвесить и попытаться понять — как же лучше поступить ей, офицеру-ренегату, изменившей присяге и удравшей со своими бойцами сюда, на самый край земли рухнувшей империи.
А потому, оценивающе рассматривая рыболовный, торговый, вспомогательный и, само собой, военный флот Мурмана, младшего по возрасту, но старшего по силе брата двух Портов, видела много интересного.
Аналитика и разведданные отсюда поступали в Альянс регулярно. Мало кто интересовался — зачем дознавательнице, совмещавшей должность с оперативной, изучать их. Какой толк железной леди КВБ от бумаг, рассказывающих про далекие Порты. А она изучала, считала, прикидывала и строила свое будущее. Ну и, раз уж так вышло, немного будущее отряда, преданного ей и пошедшего следом.
И ей нравилось увиденное. Очень сильно нравилось, чего уж там.
Мурман не боялся выходить в море на промысел. Именно не боялся, честно опасаясь его опасностей. Детская память въедлива, детская память куда круче изредка найденных жестких дисков компьютеров и, если не забывать её тренировать, всегда подкинет нужное. Прямо, как сейчас.
Не траулеры, не сейнеры и даже не отдельные китобои, все вместе, всего понемногу и только нужное здесь и сейчас. Устойчивые корпуса судов, переделанных из крепких военных транспортов, усиленные машины, работавшие на угле. Установленные мачты, по две на каждое судно, с хорошо заметным парусным вооружением, нужным, если что-то случится с винтами. По большому тралу на борт, черпать из моря рыбешку, мутировавший криль и свободно плавающих моллюсков. На носу и корме — специально оборудованные гнезда для стрельбы, где кроме установки из авиационной скорострелки, спаренной с двумя танковыми пулеметами — прячется самая настоящая гарпунная пушка. Рыбаки Мурмана, выходя в море, не знают — с кем предстоит столкнуться. Огромные киты, все чаще заходящие в Северный океан, обросшие толстокожей броней, давно переставшие быть беззлобными неопасными великанами. Стаи морских паразитов, после Полночи частенько входящие в симбиоз с огромными головоногими кракенами, поднявшимися после Войны наверх. Стаи же, только двуногих, шакалов, прячущихся по фьордам и шхерам скандинавской части Севера, только и ждущие случая напасть на работников моря.
На этих рыболовных лоханях нет спасательных шлюпок, лишь рабочие баркасы, нужные подтащить кита, белуху или кальмара-переростка. В этих водах не спасешься в скорлупке, даже если это самый настоящий спасательный бот, закрытый, из прочного пластика ос стальным каркасом. Полночь не только свела с ума людей, нет. Полночь подарила многим обычным обитателям мира щедрые блага и шипастый, выросший в три раза, морской рак-ткач, заметив красный буек, полный людишек, скачущий по волнам, немедленно захочет попробовать из на вкус. А если мимо проплывут пятнадцать метров серо-белой смерти с острыми плавниками по спине, чуящей кровь за мили и вооруженной тремя рядами зубов в своей акульей пасти, то…
