— Ты любишь меня?
— Очень. Ни на минуту не переставал о тебе думать.
— Как ты меня нашел?
— Серхата после той операции пригласили работать в Европоле и повысили в звании…
— Ясно. — Это меняло все. Теперь я знала, что делать. — Улетай сегодня же.
Эд вошел в кухню и, должно быть, слышал весь наш короткий разговор. Его взгляд остановился на Энвере, он протянул ему руку:
— Эдуард Вербицкий.
— Энвер, — представила я султана.
Важно было самой назвать по имени восставшего из небытия человека. Это как пущенная ракетница, взмах флажком перед броском в тяжелый разговор. Это — вещи своими именами…
Но Эдуард этого будто не понял.
— Рад, что вы живы. Валюша тяжело переживала, — радушно и искренне говорил он с Энвером.
Тот ответил легкой улыбкой. Ни в одном мужчине я не видела ревности и стремления соперничать. Лишь полное достоинство и уверенность в себе и моих чувствах. Они смотрели друг на друга с любопытством, но не переходили границы тактичности. И я смотрела во все глаза на двух мужчин, вставших на разные чаши моих противоречивых весов. Несоизмеримые. Неповторимые. Оба, но по-разному, дорогие мне.
Вздохнула, лишая султана своего внимания, одарила ласковой улыбкой Эда, обняла его лицо ладошками и предано заглянула в глаза. Он накрыл мои руки и потянулся к губам поцеловать. Чувствовала себя порочной девкой, когда его губы целомудренно, не выставляя напоказ истинную страсть, коснулись моих губ. И тут же я оказалась в плену родных рук, в уютном надежном кольце силы и заботы. На несколько секунд зажмурилась и, открыв глаза и запрокинув голову, сообщила:
— Отвезешь в город? По дороге поговорим.
— Конечно, моя Валькирия, — нежный голос любящего мужчины распустил в душе благоухающую розу. — Собирайся, я пока с отцом поздороваюсь.
Он спокойно ушёл наверх в кабинет моего папы, я слышала яркий голосок Юльки, уже наверняка повисшей на нем — это уже достаточно рослая молодая девушка, которой давно исполнилось четырнадцать, любила Эда как старшего брата, и он отвечал ей такой же братской привязанностью и опекой. Она давно завели свои маленькие тайны, и уже не мне, а ему она рассказывала свои секретики и от него получала взрослые и взвешенные советы.
— Валькирия… Тебе очень подходит, — заметил Энвер и смотрел на меня так, будто впервые видел. Слышал обо мне много раз, думал, но увидел впервые, и то, что перед ним стояло, совершенно не отвечало его ожиданиям. — Я бы сейчас рад был снова потерять все, но не время… эти два года…
Океан сожаления в черных глазах заставлял сердце сбиваться с ритма и терять дыхание. С Энвером я не знала штиля и спокойного плавания, нас всегда било о рифы нашей умопомрачительной страсти, крутило и переплетало, соединяло в одно целое и разрывало на куски. С ним каждый мир — фейерверк, каждый взгляд и поворот тела вел к оргазму физическому и эмоциональному. С ним всегда до опустошения, до невозможности дышать и заниматься чем-то, кроме секса. Он как турецкий ятаган — опасный, властный, древний и сокрушительный. Я никогда не имела достаточно сил ему сопротивляться. Да и не очень этого хотела.
Я бы и сейчас окунулась в это головокружительное цунами, вцепилась в спину и плечи, билась бы о его грудь и терзала его манящие губы. Мне это было жизненно необходимо.
Но сначала я должна все честно объяснить Эду.
И как можно скорее серьезно поговорить с Горынычем.
* * *
Эд убивал молчанием. Он стоял у окна, смотрел на цветущую набережную, по которой мы любили гулять в любое время года, и ничего не говорил. Я искусала губы и пальцы, и уже сама не знала, зачем было вообще все это ему говорить, если с Гориным уже все решили. Криминальный авторитет обещал все уладить за ближайшие несколько дней.
— Я понимаю… — наконец, сказал Эд. — Ты почувствовала себя свободной… но все еще его невольница. — Он повернулся, медленно подошел и опустился передо мной на корточки. Взял в свои ладони мою и чуть сжал ее. — Ты не виновата, милая. Неизвестно, как бы повел себя на твоем месте я или кто-то другой.
— Эд… — едва смогла сказать и захлебнулась нахлынувшими эмоциями.
Сердце выплеснуло всю кровь мощным толчком, и она — невыносимо горячая — затопила разум. Я не помнила, как оказалась в его руках вся в слезах, не понимала, зачем сдирала с него рубашку и кусала его губы, лицо и плечи. Меня колотило крупным ознобом, зубы стучали от дрожи нетерпения, пока непослушные пальцы пытались расстегнуть неподатливую пуговицу на джинсовой рубашке. Я рванула ее на нем, как рванула бы собственную грудь, чтобы вынуть сердце и отдать ему, трепещущее, беззащитное и горячее, если бы это помогло смягчить нашу с ним боль. Я бы вынесла немыслимые пытки, если бы ему стало легче… только бы он не смотрел на меня вот так — с невыразимой словами любовью, нежностью и глобальным пониманием и приятием моей неслыханной бессердечности и неблагодарности. Он меня казнил и сам этого не понимал.
— Не нужно, Валькирия… — шептал мне в губы, а сам целовал и отталкивал, отрывал меня от себя и снова прижимал.
— Эд… Эд… — подставляла ему шею — пусть бы перегрыз, выдрал зубами артерию. Подставляла ему грудь — пусть бы растерзал и заставил замолчать рыдающее кровавыми слезами сердце. — Эд… — плакала душа, когда я отдавала ему свое тело, чтобы казнил непокорное, приручил и покорил, что оно предавало меня, когда рядом он, а не божественный мерзавец. — Э-э-д… — всхлипывала, принимая его в себя и извиваясь в его руках от бури переполнявших меня чувств, которые я не могла объяснить.
— Любимая… — наказывал он меня жаркой лаской, приближая к концу света.
Я чувствовала его большие руки на ягодицах, он прижимал меня к ковру сильным телом, а я обвила его руками и ногами, выгибаясь, чтобы прижаться плотнее. Живот к животу, грудью к груди, жизнью к жизни.
— Эд… Э-э-эд… — скребла ногтями ковер в бессильной попытке чувствовать чуть слабее и чуть глуше невыразимое нечто, что овладело мной вдруг и наполнило до краев. — Э-э-эд! Эд… — содрогалась от предоргазма, обрушившего на меня звездное небо, когда Эд дал волю силе своей страсти, лицом к лицу с ним, вспотевшим, дрожавшим от дикого возбуждения и едва сдерживавшим лавину заслуженного экстаза.
— Скажи, кого ты сейчас видишь? — спросил очень тихо, глядя мне в глаза.
— И сейчас, и вчера, и полгода назад, и в наш первый раз — я всегда видела и чувствовала только тебя… Эд… — прошептала искренне.
Он ткнулся мне губами в плечо, отпустив себя, содрогаясь с хриплыми стонами, сильными толчками врываясь в сокращавшееся от обоюдного с ним оргазма лоно.
— Я не отпущу тебя, Валькирия… — целовал мои губы так упоительно и сладко. — Ты можешь уйти, но это ничего не значит. Ты не невольница моя, ты моя смелая птичка тари…
* * *
Мой мир перевернулся. Всего сутки, как в мою жизнь вернулся Энвер, а все встало с ног на голову. Он как динамит — где-то в меблированной квартире, может быть, еще спал или пил утренний кофе, а все выстроенное мной на плите его памяти мироздание схлопывалось и гасило фонари. И в этом хаосе я теряла ориентиры, не понимала себя, не видела просвета и рвалась в тихую гавань отдышаться.