Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83
— На всякий случай. Ты же сам говорил, что у тебя есть грамота от Брюса, по которой ты спокойно своим делом непростым занимаешься. Вот и мне нужна. На Руси, известное дело, человек без грамоты и не человек вовсе.
— Грамота от Брюса… — вздохнув, повторил Симай и понизил голос. — Тут видишь какое дело, Андрюха… Нет её у меня.
— Опа. Соврал, что ли?
— Я к Якову Вилимовичу за малым на приём не попал и грамоту такую не получил. Считай, в сумке уже была. Но в последний момент ему срочно уехать пришлось. Так и не встретились. Вот я теперь заявляю при нужде, что есть у меня такая грамота. Хранится в надежном месте. Верят. Да не нужна она на самом деле. И так все знают, кто такой Симайонс Удача!
Последовал разговор об удостоверениях личности, в ходе которого стороны искренне стремились понять друг друга. Выяснилось, что на сегодняшний день правом жить и разъезжать по России без всяких грамот и документов имеют представители дворянского сословия, офицеры армии и флота (даже не дворяне) духовенство, учителя, врачи, почетные и потомственные граждане в городах, вышедшие из мещанской среды, купцы 1-й и 2-й гильдии. Все же остальные должны иметь «проезжие грамоты», которые по сути приравниваются к тому, что Андрей привык называть словом «паспорт».
— Вот, наконец-то! — воскликнул Сыскарь. — У тебя есть такая грамота?
— На хрена она мне? — удивился Симай. — Делать нечего — челобитную подавать воеводе, ждать потом невесть сколько, мзду ещё давать… Да и всё равно мало кто на неё смотрит, на грамоту эту. Это ж читать нужно уметь, буквы разбирать.
— Э… а как же тогда? — слегка обалдел Сыскарь. — Вот приедем мы сейчас в Москву, остановимся на постоялом дворе…
— Лучше на гостином, — вставил Симай. — Оно дороже, но зато чище.
— А в чём разница?
— Говорю же, чище на гостином. Он для купцов и вообще людей с деньгами. А постоялый — для всех прочих.
— Понял. Добро, пусть будет гостиный. Вот приехали мы на этот гостиный двор, встали на постой. Обязаны мы как-то доложится властям, кто мы такие и по какому делу в Москве? И ежели обязаны, то как здесь без проезжей грамоты обойтись?
— Ты прям как не русский, — ухмыльнулся Симай. — Двугривенный сунул в лапу кому надо — и живи спокойно и делай что хочешь. Мало двугривенного — на полтину или даже рубль. Но это уже в самых крайних обстоятельствах, когда с законом у тебя нелады.
— А кому совать надо?
— Известно кому. Объездному голове. А нынче, когда на Москве канцелярия обер-полицмейстера появилась, то все вопросы и там решить можно. Не тужи, товарищ, — подмигнул он весело. — Когда есть лаве, всякое дело легко скользит. А у нас деньги есть! — Симай дотронулся до шапки, где за отворотом, как уже знал Андрей, у него были спрятаны деньги, и весело расхохотался.
— Ты чего? — удивился частный сыщик.
— Ловко вышло, а? — подмигнул цыган. — Охотились на вампира и с этого же вампира лаве и стрясли! Теперь бы ещё Дарью с Харитоном найти и вовсе будем с тобой с серебра есть и пить. Так что не тужи, Андрюха, со мной не пропадёшь. И помни, пока русский чиновник мзду любит больше, нежели гнева царского страшится, людям свободного ремесла, подобным нам с тобой, по матушке Руси можно гулять вольно.
Действительно, думал Сыскарь, покачиваясь в седле, чего это я и впрямь, как не русский. Или в органах не служил. Грамоту ему! Сунул полтину кому надо — и живи — не горюй, делай свои дела. На том, как говорится, стояла и стоять будет земля русская. Эх, бляха-муха… Что ж, может, оно и нехорошо, но привычнее — точно. Сразу понимаешь, что ты дома. Несмотря на разницу в триста лет. Но всё равно. Мзда мздой, а осторожность проявить не помешает. Да и день на дворе. То, что мы вчера ночью не разглядели, может сегодня проявиться. Не возвращаться же потом, когда уже в Москве будем. Сразу нужно делать, пока здесь. Расспросить народ. В месте, где мы вчера след потеряли. Наверняка есть там, на той речушке, парочка деревень неподалёку. Старост привлечь или кто там у них… Может, кто-нибудь что-то слышал или видел. На мне камзол, сапоги, треуголка. Сойду худо-бедно за знатного. Ну, а Симай типа в услужении у меня, как и договаривались.
Изложил свои соображения напарнику.
— Что ж, — подумав, согласился кэрдо мулеса. — Наверное, ты прав. И даже наверняка прав. Стоит попробовать.
— К тому же нам лучше въехать в Москву другой дорогой, не через Калужский тракт. Это не слишком трудно?
— Да не сказать, чтобы слишком. Можно через Ордынку, к примеру, или ещё как. Не заплутаем. Тут все дороги с тропами или на Москву ведут, или от неё.
— Тогда давай поторопимся, — предложил Сыскарь. — День не бесконечный. Хорошо бы затемно в город попасть. Что-то мне подсказывает, что времени у нас не так много, как того хотелось бы.
— Чуйка?
— Она.
— Тогда давай. Если чуйка говорит, надо слушать.
И они пришпорили коней, переходя на рысь, а затем и в галоп.
Глава 26
Его сиятельство высокорождённый граф и кавалер ордена Андрея Первозванного, а также генерал-фельдцейхмейстер, президент Берг— и Мануфактур-коллегий, под чьим ведомством находилось развитие всего горнодобывающего и заводского дела в России, и прочая, и прочая Брюс Яков Вилимович вошёл в свой кабинет в Сухаревой башне, поставил на стол кружку немецкого фарфора, наполненную горячим чаем, и, по обыкновению, тщательно запер за собой дверь.
Слуг у ближайшего товарища и соратника императора всероссийского Петра Великого хватало, но некоторые вещи он предпочитал делать сам. Например, заваривать и наливать себе чай. И не только это. Как и многие из тех, кто с младых лет бок о бок с царём Петром строил новую Россию, не боясь замарать рук, генерал-фельдцейхмейстер ещё со времён службы рядовым в «потешном полку» десятилетнего Петра (самому Брюсу тогда едва исполнилось тринадцать) не считал зазорным ухаживать за собой самостоятельно. До известных пределов, разумеется. К тому же в свой кабинет, что здесь, в Москве, что в Санкт-Петербурге, Яков Вилимович старался вообще не допускать слуг. А уж если и допускал, то лишь под личным внимательным приглядом. И не потому, что не доверял (хотя и не доверял тоже), а из соображений собственного душевного спокойствия, чтобы, не приведи господи, не разбили или не поломали что-нибудь при уборке.
Побаливала травмированная более тридцати лет назад, в Крымском походе князя Василия Голицына, левая нога. Тележным колесом переехало. А телега-то была плотно гружёная воинским припасом… По молодости зажило быстро, но теперь, когда годы перевалили за пятьдесят, нога всё чаще давала о себе знать. Особенно к перемене погоды. Помогало лишь одно средство.
Слегка прихрамывая, Брюс подошёл к посудному шкафчику, вынул из него початую бутылку рома. Отхлебнул из кружки, долил ромом и снова отхлебнул. И ещё раз долил и отхлебнул.
Горячий чай с ромом будто бы сам побежал по жилам, согревая и утихомиривая всякую боль и неудобство. Добрался и до ноги. Сразу стало легче телу и веселее душе, будто скинул десяток-полтора годков. Доброе лекарство. Жаль, не от всего помогает. От всё ближе подступающей старости, к примеру. Пятьдесят три года днями исполнилось — не шутка. Император Пётр Алексеевич лично поздравил, посидели за полночь, вспомнили молодость…
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83
