— Ну чего ты такой нерешительный, - журит, похлопывает ладошкой по кровати возле себя. Я не могу оторваться от нее взгляд, настолько она сейчас прекрасна, светится изнутри, словно не рожала, а проходила какой-то таинственный ритуал.
— Ты меня пугаешь, Герман, - протягивает руку в сторону, привлекая мое внимание к пластмассовой прозрачной люльке. - Правда, он чудесный? – голос ее подобен журчанию ручейка. Я никогда не слышал, чтобы Марьяна так нежно ворковала.
— Он маленький, - рассматриваю сына, похожего на темного котенка. Смуглый и темноволосый. Как его в руках то держать? И можно ли таких деток держать? Может им целый месяц положено в этой люльке лежать?
— Возьми его на руки, не бойся.
— Я не уверен, что это нужно.
— Да не бойся ты, - улыбается, как-то ловко и осторожно берет на руки ребенка и передает мне.
Я держу его на двух руках, чувствуя, как меня немного потряхивает. Он совсем крошка и такой беззащитный. Полностью зависит от взрослых. Чем пристальнее я его рассматриваю, тем сильнее сжимается в груди сердце, грозясь вот-вот разорваться на куски.
Теперь я никогда и ни за что не совершу свои прошлые ошибки: не отпущу никуда Марьяну. Ведь оказывается только один человек имеет право дотрагиваться до твоей души горячими ладонями, целовать сухие губы и заставлять тебя звереть от бесконечной нежности. Любить без условностей, без присказок, без договоренностей. Просто любить. И тут же в голове возникает вопрос: можно любить сильнее? Можно, но не весь мир, а конкретных людей. В моем случае я безгранично люблю свою жену и наших детей. И порву каждую тварь, кто только посмеет обидеть или причинить боль моим близким людям. Потому что за свою семью я стану горой.
— Герман... – слышу тихий голос Марьяны, поднимаю на нее глаза. Улыбаюсь, тихо произношу:
— Спасибо тебе за семью.
КОНЕЦ
