Трудность заключалась в том, что он не знал августовского шифра. Он несколько раз перечитал сообщение, что было в последней записке, — «Люди Октября принять с воскресенья». Тогда он так и не понял смысла приказа и сейчас еще раз попытался разобраться в этом.
Итак, это было последнее сообщение из тех, что появлялись в тайнике в июле. И если следовать логике, в нем должно быть написанное в старом шифре сообщение о новом. Но в прошлый четверг, когда Джон прочитал это сообщение, он посчитал, что октябрьские люди — это группа бандитов, каких-нибудь новичков, которые, вероятно, должны включиться в деятельность в октябре. Но если учитывать, что они приступят к «работе» с понедельника, то первое августа тоже понедельник и к тому же начало месяца, когда должен вступить в силу новый код. Так, может быть, «Люди октября» — название книги?
По дороге домой из Центра садоводства Джон позвонил в библиотеку на Люцерна-роуд и спросил библиотекаря, существует ли книга с названием «Люди октября».
— Да, — ответила девушка. — Это детективный роман Энтони Прайса. В библиотеке есть экземпляр, но, к сожалению, он на руках. Подождите минутку, я посмотрю в компьютере.
Но и в Центральной библиотеке, и в библиотеке на Руксетер-роуд книги тоже были выданы. Вероятно, их разобрали члены банды, подумал Джон.
Следующим утром он совершил такое, чего бы никогда не сделал раньше и вряд ли допускал, что вообще может сделать это. Но никогда не знаешь, на что ты способен, пока не попытаешься. Это показалось ему мудрым философским заключением, исключительно подходящим к нему самому, и весьма ободрило его. Он позвонил в книжный магазин Хачарда и спросил, нет ли у них экземпляра «Людей октября».
— Даже несколько, — ответили ему, и Джон сразу же поехал туда, затратив на это время ланча, решив, что дело того стоит. Он купил книгу в мягком переплете.
После обеда пошел сильный дождь, и покупателей в Троубридже почти не было. Единственная женщина, приехавшая после четырех, покинула магазин, так ничего не купив, после того, как Гэвин вывел ее из себя своими замечаниями, что она неправильно произносит «истинное название предмета». Высокомерно, менторским тоном он высказал ей, что так говорят только невежды, а то, что она просит, называется «philadelphus», а вовсе не «syringa». Покупательница возражала, говорила, что не уверена, так ли это на самом деле. В конце концов, вспылив, она сказала, что купит, что ей надо, в другом питомнике. Гэвин как ни в чем не бывало отправился кормить скворца сосновыми семенами, которые он называл «pignolias». Пройдя в оранжерею, Джон устроился с книгой на высоком табурете, решив поработать над августовским шифром, внимательно вчитываясь в первое предложения книги: «Генерал спокойно сидел в машине у терминала аэропорта, ожидая свою мать и жену…»
Гэвин просунул голову в дверь.
— Можно я возьму Геракла на ночь домой?
Это уже вошло у него в привычку, большинство ночей скворец проводил в компании с парнем. Джон понятия не имел, откуда у Гэвина взялись деньги, но молодой помощник приобрел машину, малолитражку «Метро», и уверял, что Геракл наслаждается поездками в машине.
— Меня это не касается, — ответил Джон.
На кусочке бумаги, вырванном из блокнота, он написал, используя шифр, составленный при помощи «Людей октября»: «Левиафан — Дракону. Питер Моран — прекратить наводить справки, снять „хвост“ и наблюдение». Он вложил записку в небольшой пластиковый пакет, который они использовали для подснежников или луковичек крокусов. Дождь продолжал монотонно стучать по стеклянной крыше.
Этим утром ехать на работу на «хонде» было слишком мокро. Он поспешил к автобусной остановке, и, когда дошел до нее, дождь внезапно прекратился, облака скрылись за горизонтом, и засияло солнце. Под его лучами мокрая дорога белесо блестела, слепя глаза…
В тайнике на кошачьей лужайке ничего не было. От бобины липкой ленты, которую он носил в кармане последние недели, Джон оторвал два кусочка и приклеил свою записку к металлической поверхности внутри центральной опоры.
К восьми уже стемнело. Этим вечером он впервые осознал, что прошел почти год, как Дженифер бросила его. Оставалось только три месяца. Он сидел за ужином — багет, сыр и маринованный лук — который хозяин «Гусака» назвал бы обедом пахаря, и читал «Людей октября». В девять он включил вечерние новости Би-би-си. Первым прошло сообщение об аресте мужчины за убийство ребенка в Ланкашире. Маленькая девочка, пропавшая две недели назад, была найдена в лесу. Ее изнасиловали, а затем задушили. Джон тут же подумал о Питере Моране. Возможно ли, чтобы такие люди не испытывали страстного желания убивать свою жертву, а делали это только в панике, из страха разоблачения, или чтобы заставить ее замолчать, не звать на помощь? Это заставило Джона содрогнуться. Смог бы Питер Моран убить свою жертву? Конечно, могло быть, что он давно не совершал ничего подобного, судебный процесс и приговор, пусть и мягкий, испугали его и заставили контролировать и сдерживать себя. Но Джону как-то не верилось, что подобные люди легко могут подавить дурные наклонности. Это Дженифер легко было врать, что он не в силах обидеть ребенка, а так ли оно на самом деле? Как она могла проверить?
Время новостей заканчивалось. И после материалов о Северной Ирландии и Южной Африке, об Общем рынке и о королеве-матери диктор, казалось, совсем бесстрастно упомянул, что арестованного на прошлой неделе за бристольское убийство Родни Мейтленда сегодня обвинили также в убийстве Марион Энн Бертон в Кардифе в 1970 году и Черри Уинифред Гриви в 1971-м.
Джон снова попытался дозвониться Марку. Слушая в трубке длинные гудки, Джон подумал, что, может быть, Марк уехал куда-нибудь на отдых. Но как такое возможно? Поразительно, нереально продолжать жить по-прежнему, ездить отдыхать, наслаждаться радостями жизни и не чувствовать за собой никакой вины. Неужели сейчас Марк не сознается полиции? Неужели позволит, чтобы человека обвинили еще в одном убийстве, которого он не совершал?
Джон позвонил Марку еще раз в десять и, когда к телефону снова никто не подошел, набрал номер Гэвина. Вряд ли скворец научился отвечать на телефонные звонки, но прежде, чем раздался голос парня, Джон отчетливо услышал: «Ха, ха, ха! Проклятье! Я — корзинка! Я — пустое гнездо!»
— Я завтра утром задержусь. Буду часов в одиннадцать.
Казалось, Гэвину было все равно, во сколько появится начальник
— Хорошо, нет проблем, — бросил он и уже совсем иным тоном спросил: — Послушайте, вам хорошо его слышно?
«Геракл правит хорошо!» — надрывался скворец.
Полицейский участок, куда направлялся Джон, был единственным в Февертоне. Фордвич говорил, что его почти всегда можно там застать. Джон прошел весь путь пешком. Он понимал, что надо идти в полицию, но инстинктивно тянул время. Его маршрут проходил мимо развалин старой городской стены, вдоль которой власти распорядились разбить газоны и посадить каллы и амаранты, которые этим летом были фаворитами. Кровавые любовники — так называли их в городе. Столики, выставленные из винного бара в тень городской стены, были заняты все. Джон понимал, что больше никогда не сможет пройти мимо этого места, не вспомнив о Дженифер и о том, как она здесь рыдала.
