И внезапно из глубочайшей расщелины взвилось какое-тогрязное покрывало, опутало склонившийся Месяц, помрачило его серебрянуюкрасоту! Забился он в испуге, но не стали слушаться ни руки, ни ноги, хотелзвать на выручку – ан и голоса нет. Не простой – колдовской была та грязнаяпелена, а метнула её злая Морана, давно заприметившая красивого молодца, чужоголюбимого жениха…
Не дождалась милого Утренняя Звезда, кинулась за помощью кбратьям. Переглянулись Сварожичи… и во весь скок пустили коней к ЖелезнымГорам. Сразу догадались, что виною всему было запретное любопытство.
Знакомым путём устремились Даждьбог и Перун в бездоннуюпропасть… а Люди, сидевшие по лесам, только видели, как гневно-алое Солнцесадилось в чёрную, трепещущую молниями тучу, окутавшую ледяные вершины.
Глубоко под землёй нашли братья пещеру, всю выложеннуюсверкающей медью. Прошли, не оглядываясь. Вступили в другую, серебряную,усеянную дорогими камнями. И здесь никого. А третья пещера горела жаркимзолотом, и тут остановились Сварожичи. Увидели стол, весь залитый красным мёдомиз опрокинутых кубков, заваленный поломанными, надкусанными пирогами,обглоданными косточками. Только-только отбушевал за тем столом разгульный,хмельной пир, разошлись гости, кого и под руки увели. Один Чернобог смотрел набратьев пустыми глазами, утопив в луже браги усы.
– Где Месяц? – грозно спросил хозяин огненногощита.
– Вот… свадебку справили, – икнул тёмный Бог, да иповалился под стол. Стали братья оглядываться и приметили низенькую дверь вуголке. Потянули – но дверь, знать, была заложена изнутри засовом. В четыремогучих руки выломали её Боги… и увидели Месяц, бесстыдно храпящий на ложе, арядом – нисколько не испуганную Морану.
Умела коварная ведьма прикинуться ненаглядной красою: личикобелей молока, губы что маки, волосы – небо ночное, только звёзд не видать. Илишь глаза, как две дыры. Глаза не обманывают, в них смотрит душа.
– Так-то ты любишь невесту, верный жених! –полыхнул Даждьбог небывалым огнём, схватив Месяц за плечи и встряхивая, чтобыпроснулся. – Вставай, ответ будешь держать! Как Деннице в очи посмотришь?
– А ну её, гордую, – неверным языком пробормоталМесяц и потянулся обнять снова Морану. – Подумаешь, невеста. Как любил,так и разлюблю, а вас обоих знать вовсе не знаю!
…Вот когда в самый первый раз страшно прозвучал раскатПерунова грома! Взвилась золотая секира – да и рассекла надвое изменника-жениха…
Злая Морана схватилась было за левую половину, где сердце,поволокла, – братья-Боги не дали, отняли. Не сладко пришлось бы и ей, ноуспели они с Чернобогом обернуться двумя змеями и юркнуть в трещину железногокамня – ни солнечному лучу, ни молнии не достать. Положили Сварожичи телоясного Месяца в колесницу, увезли домой.
Денница едва не упала с неба от горя, увидев, что с нимприключилось. А когда опамятовалась, стала просить у отца живой и мёртвой воды.Все знают: мёртвая вода сращивает разъятые члены, изгоняет порчу и сглаз,убивает злой яд, впитавшийся в плоть. И только потом живой воде достоит смытьмёртвую, вернуть жизнь, приманить душу назад. Вот и Месяц скоро началпотягиваться и тереть глаза, оживая:
– Как же крепко спал я, Денница! Ой, а что мнеприснилось – будто я не в небе, будто бреду в снегу по колено, среди каких-тоострых камней… Да куда ты?
Утренняя Звезда вдруг горько заплакала и кинулась из дому.Хотел Месяц бежать вслед за невестой, но Сварог, Отец-Бог, его удержал:
– Ещё бы долго ты спал, молодец, если бы не её любовь ктебе, недостойному. Припомни-ка, что было с тобою, с кем весёлые пиры пировал!Ты умер, а не заснул, потому что мои сыновья тебя наказали. И умер во зле, итвоя душа отправилась уже зимовать в Исподней Стране, не умея взлететь. Так и сдругими будет отныне, кто платит злом за добро!
…Одни говорят, Денница и Месяц до сих пор всё в ссоре, нодругим кажется, что они помирились – и то, бывают же они вместе на небосклоне.Правда, Месяц так и не смог отмыть с лица пятен, причинённых грязным покрываломМораны и её поцелуями. Он теперь далеко не столь яркий и ясный, как прежде, ивид у него, если хорошо приглядеться, испуганный и печальный. Но главное – стех самых пор начал он, раскроенный секирой Перуна, уменьшаться на небосводе исовсем пропадать, потом снова расти. Так отозвалась ему давняя измена, давнийсором. Люди верят, что истончившийся, старый Месяц надеется умереть и сновародиться – чистым, как прежде, обрести полноту лика и не терять её больше. Ноне может. Вот почему про начавший убывать Месяц так и говорят – перекрой. Вотпочему новорожденное дитя непременно показывают растущему Месяцу, чтобы справноросло, и новый дом начинают строить при молодом Месяце, а не при ветхом, когдавидно, что его надежда опять не сбылась. А вот лес для постройки рубить лучшевсего в новолуние, чтобы не велась гниль, чтобы не ел его червь.
…Злая Морана и беззаконный Чернобог ещё немало временихоронились во мраке сырых пещер, не смея высунуться на свет, сбросить змеиныечешуи. Поняли, что светлые Боги умеют быть грозными, умеют наказывать.
А Перуну, уже созывавшему гостей на желанный свадебный пир смолодой Богиней Весны, пришлось надолго всё отложить. Ведь он залил кровьюсвященную золотую секиру, осквернил, оскорбил её видом Землю и Небо. ОставилПерун замаранную колесницу, выпряг крылатых коней, пешком пришёл в кузницу Кия,давнего друга. И целый год махал молотом, не разговаривая почти ни с кем, невкушая общей еды. Вот так пришлось ему очищать себя от скверны убийства, хотьМесяц и возвратился к живым. Смерть получает власть над пролившими кровь, хотябы даже свою. Подле них истончается грань между мирами умерших и живых,клубится невидимый водоворот – затянет, если не оберечься! Вот почему боязливыедети со всех ног разбегаются от поранившегося в игре и только твердят – мы невидели, не знаем, мы тут ни при чём. И воины, вернувшиеся из похода, подолгу несмеют сесть в доме за стол, обнять жён, пойти в святилище молиться Богам.Убивший – нечист. Он висит между мирами, и нужно много омовений в бане и долгийпост, прежде чем живые возмогут опять считать его своим.
Обида ручья
Мимо дома кузнеца Кия бежал говорливый ручей. Он тёк изболота, с ягодных мхов, нёс тёмную торфяную воду, за что и прозван был Чёрным.Таких ручьёв и речушек много на свете, столько же, сколько болот, а пожалуй ибольше. Ручей падал в реку, а река – в широкое море: там, при устье, построилигород, стали ходить заморские корабли, повёлся прибыльный торг. Отец Киянередко ездил туда, продавал сделанное мастером-сыном и всегда возвращалсядовольный. Под старость он многие заботы переложил на плечи выросших сыновей идаже начал похаживать к ручью, посиживать с удочкой, прикрыв от горячего Солнцаседую голову шапкой, сплетённой из еловых тоненьких корешков.
Самому Кию некогда было надолго бросать наковальню, но и отего кузни вела тропинка к ручью. Приходил набрать в деревянные ведёрки воды,ополоснуть копоть с лица, отмыть сажу и пот. И никогда не забывал поблагодаритьдобрый ручей, низко поклониться ему. Весной, когда ручей выплёскивался изберегов, Кий дарил ему свежего масла полакомиться, а осенью, когда Земля,принеся плоды, отдыхала, умытая дождями, – жертвовал гуся. И никогда неупоминал вблизи воды зайца, чего, как известно, не любит ни один Водяной, ибопрыткий заяц подобен Огню.
