– Томас…
Его губы снова встретились с ее губами, заставив Амелию замолчать, изгнав из ее головы посторонние мысли. Она могла лишь ощущать, как ее нежное тело прижимается к его мускулистой фигуре, а руки ласково и бережно исследуют ее. А уж его поцелуй… Крепкий. Горячий. Требовательный. Это не было похоже ни на что, испытанное ею раньше. В отличие от первого прикосновения, этот поцелуй будил в них обоих нечто первобытное, изначально заложенное в человеке. Внезапно возникшее сильное желание грозило свести Амелию с ума.
Она повисла на Ковентри, опасаясь, что ноги вдруг откажутся ее держать. Это было вполне возможно, учитывая то, какой слабой она сделалась, вдыхая запах любимого мужчины. Амелия была не в силах осознать, как сильно она сама его волнует. Для Томаса она была подобна волшебному напитку, которым он не может утолить свою жажду, сколько бы его ни пил. Все вместе это казалось таким чудесным, захватывающим, безукоризненным – совершенным слиянием душ, – что Амелия готова была зарыдать от восторга.
На ее взгляд, все закончилось слишком быстро. Томас отпустил ее, и она снова услышала, как он повторяет ее имя. Девушка по-прежнему ощущала на лице его жаркое учащенное дыхание.
– Боже милостивый! – проговорил Томас, поглаживая ее по щеке. – Если бы ты только знала, Амелия, что ты со мной делаешь…
– Готова держать пари, это не очень-то отличается от того, что делаешь со мной ты, – прошептала она, и ее голос невидимой нитью связал их в глубокой тьме.
Томас все еще обнимал ее. Амелия почувствовала, как его губы снова мало-помалу продвигаются вдоль ее шеи, а в ответ на ее слова из его горла вырвался звук, похожий на приглушенное рычание. Опять прижав девушку к себе, герцог приник лицом к ее плечу и осторожно укусил его. Амелия ойкнула. Их обоих удивлял и манил этот первобытный способ ухаживания. Амелия вся горела, и ей очень хотелось, чтобы они с Томасом оказались сейчас где-нибудь далеко-далеко отсюда – совсем одни.
Если бы только…
Словно почувствовав ее тревогу, Томас снова отстранился, на этот раз более решительно.
– Нам пора присоединиться к остальным, пока никто не обратил внимание на наше отсутствие.
Собственно говоря, он сказал всего лишь, что будет ухаживать за ней и, возможно, когда-нибудь женится. Никаких гарантий, пока он не убедится окончательно, что это необходимо. Если их застанут в пикантной ситуации, он будет вынужден просить ее руки… Амелии вдруг очень захотелось вернуться к остальным и убедиться в том, что их с Ковентри отсутствие осталось незамеченным.
Она послушно последовала за Томасом через рощицу к слабо освещенной аллее, где собравшиеся все еще любовались Каскадом. Амелия и герцог успели вернуться вовремя. Девушка вздохнула с облегчением, но тут заметила леди Эверли. Почтенная дама приближалась к ним с таким осуждающим, холодным взглядом, который способен был заморозить. За ней следовали остальные члены их компании, причем вид у всех был такой, словно они не могли поверить своим глазам.
– Ради бога, что вы делали в этих зарослях? – прошипела вдовствующая графиня, резко останавливаясь прямо перед Амелией и Томасом.
Прочие держались на расстоянии (которого требовали приличия), за исключением матери Томаса, у которой был явно недовольный вид.
– Мы…
– Ах, оставьте. – Леди Эверли отвергла попытку Томаса дать какое-то объяснение. – Я не желаю ничего знать, однако надеюсь, ваша светлость, что утром вы меня навестите. – Она сделала к нему еще один шаг и добавила очень тихо: – И когда вы ко мне приедете, полагаю, у вас будет некое предложение…
– Не извольте беспокоиться, – в тон ей ответил Томас. Он крепко сжал руку Амелии, а потом отпустил ее. – Я искренне желаю поступить так, как и надлежит честному человеку.
У Амелии упало сердце. В голосе Томаса не было теплоты; он ни словом не намекнул на то, что любит ее. В мгновение ока она превратилась в объект долга, а не свободного выбора. Девушка плотно сжала губы и выпрямилась, гордо вскинув голову.
– Я желала бы немедленно уехать отсюда.
Подальше от этих осуждающих взглядов. Подальше от него.
Прощание прошло без улыбок и любезностей. Молча садясь в экипаж, который должен был доставить ее в Хантли-хаус, Амелия почувствовала, как ее охватывает глубокая печаль. Это ощущение было близко к тому, что испытывает приговоренный к казни.
– О чем, интересно, ты думал? – спросила мать у Томаса, когда они вернулись домой и вошли в гостиную.
Всю дорогу из парка они хранили молчание.
Герцог растерянно пригладил волосы.
– Я совершил ошибку, матушка.
– Ну, это очевидно.
Он опустился на диван, и через минуту его мать села рядом.
– Ты видел, какое лицо было у леди Амелии? Как у загнанного зверька.
– Это я во всем виноват. – Чувство раскаяния так давило на Томаса, что ему даже дышать удавалось с трудом. – Она слышала сплетни о том, что у меня была возлюбленная – вот я и решил ее разубедить. Хотел, чтобы она поняла: я вовсе не терзаюсь из-за погибшей любви. Просто… – Он провел рукой по лицу и тяжело вздохнул. – Ладно, теперь это не важно. Мы оба загнаны в угол, и наше будущее отравлено сомнениями. Амелия до конца дней будет сомневаться, не женился ли я на ней только потому, что у меня не было другого выхода.
– А для этого есть основания?
Томас твердо посмотрел в глаза матери.
– Конечно, нет. Я бы все равно женился на ней рано или поздно, и на то имеется множество причин. Ты же знаешь.
– Тогда прими мой совет: скажи ей об этом четко и ясно. – Мать поднялась и направилась к двери. – Я пойду отдыхать, но хочу, чтобы ты знал: мне кажется, что в конце концов все уладится. Особенно если ты дашь себе труд поразмыслить над тем, как глубоки и искренни твои чувства к этой девушке.
И каковы же его чувства? Этот вопрос не давал Томасу покоя еще долгое время после того, как герцогиня ушла к себе. Вне всякого сомнения, Амелия ему нравилась. Очень нравилась. Для начала это уже неплохо. Он получал огромное удовольствие, когда целовал ее. Оставаясь наедине друг с другом, они оба испытывали сильное возбуждение, в этом не было никаких сомнений. И еще Томаса глубоко тронуло то, как участливо Амелия отнеслась к Джереми, а ведь надо учитывать и то, что его рождение для всех покрыто мраком. Из нее получится отличная мать, и уж эту тайну она свято сохранит – это подсказывала герцогу интуиция. Но вот есть ли в его душе более глубокие чувства, привязанность, которая способна перевесить доводы разума? Такой уверенности у Томаса не было.
Когда Амелии нет рядом, ты все время только о ней и думаешь.
Ты тревожишься, как бы с ней чего-нибудь не случилось.
Ее мнение тебе небезразлично.
Означает ли это, что он ее любит? Покачав головой, Томас отправился спать, надеясь на то, что утро вечера мудренее.
