Мне остаётсялишь вылетететь из хаты,сесть на крышу ипо-лебединомукричать гортанно.
87
Либа
Голова Рувима лежит на моих коленях. Он ещё дышит, но тяжело, с присвистом. Дверь вновь открывается, и в дом входят родители.
– Мама! Тятя!
Сама не знаю, чего мне хочется больше, расплакаться или раскричаться. Перевожу взгляд с отца на мать и с матери на отца. Оба бледные, измождённые, какие-то загнанные. Позади маячит Альтер.
– Я их нашёл, Либа. Лебедь показал мне дорогу.
– Рувим! – ахает тятя. – Рибоно Шел Ойлам! Что тут случилось? Кто это сделал? – Он опускается на пол рядом со мной.
Альтер, тоже похожий на привидение, в ужасе падает на одно колено.
– Тятенька, его случайно ранили. Довид ничего не знал, решил, что на меня напал настоящий медведь.
– Так он был в медвежьем обличье? – Отец осматривает рану Рувима.
– Да.
– Сбегать за доктором? – спрашивает Довид.
– Если это ты его застрелил, то никуда отсюда не уйдёшь. – Альтер встаёт.
– Я же действительно не знал! – Довид твёрдо смотрит ему в глаза. – Вошёл в дом, увидел медведя, лебедя и Либу. Что я, по-вашему, должен был подумать?
Я уже и сама не знаю, что думать. Боюсь встретиться взглядом с юношей, которого люблю и который утверждает, что любит меня.
– Я схожу, – говорю тихо.
– В таком виде? – возражает Альтер.
Осматриваю себя. Рваное платье всё в крови и фруктовом соке.
– Ничего, – качаю головой. – Сейчас главное – спасти Рувима.
– Умоляю, позвольте мне, – просит Довид, потупившись. – Это моя вина. Я не хочу, чтобы Рувим умер. Меня послали в штетл предупредить, что сюда идут люди с факелами и оружием. Будет погром. Разрешите сбегать за доктором. А по пути я подниму тревогу. Заклинаю, отпустите меня!
– А если сбежишь? Почем мне знать? – не сдаётся Альтер.
Наши с Довидом взгляды скрещиваются. Я вижу в его зрачках одну лишь боль.
– Он не сбежит, – говорю.
– Ну, смотри, шпринца. – Альтер отпускает рукав Довида. – Ежели удерёт – это останется на твоей совести.
Сглатываю комок в горле и киваю.
– Послушай, Довид, – говорю, – то, что ты сегодня увидел… Понимаешь, люди не всегда то, чем они кажутся.
В голове эхом звучит мамин голос: «Ты сильнее, чем думаешь». В глубине глаз Довида сквозит понимание. Но есть и свирепость, уверена, что есть.
Глубоко вздохнув, Довид открывает дверь и бегом бросается со двора.
Стараюсь поудобнее положить голову Рувима и прошу Альтера:
– Вы не могли бы с ним посидеть? Мне надо поговорить с родителями.
Бородач с ворчанием сменяет меня, а я кидаюсь в объятия отца. Его плечи дрожат, он плачет. Мой тятя плачет? Неслыханно!
– Их больше нет, Либа. Все, все исчезли… Не осталось никого и ничего.
– Ты о ком, тятя?
– О Купели. Ребе уже… нифтар… скончался до того, как мы прибыли. После Кишинёва погромщики пришли в Купель. Схватили всех до единого, заперли в шуле и… В общем, не осталось никого, Либа. Дом спалили дотла. Шестьсот человек…
Молчу, точно громом поражённая. Матушка, тоже в слезах, обнимает меня.
– Тятя, послушай, дубоссарский кахал собирается дать отпор бандитам. Ты не можешь помочь Рувиму? – заглядываю ему в глаза, так похожие на мои собственные.
– Нет, детка. Даже обернись он медведем, ему с пулей не справиться. Да Рувим теперь и не сможет, сил не хватит.
– Значит, будем ждать доктора. Может быть, сделать отвар из целебных трав? – спрашиваю у Альтера. – Или перевязку? Какую-нибудь мазь?
– Шалфей, бессмертник и калина, Либа, – говорит мама, а сама бросается на чердак.
Лайя! Я же совсем про неё забыла! Интересно, сестра на крыше? Если там, матушка позаботится о ней лучше, чем я. Иду на кухню затопить печку и вскипятить воду для отвара. Отбираю нужные травы. Пока вожусь, сверху доносится гортанный матушкин клик. А ведь прежде я не раз слышала такие звуки, только не догадывалась, кто их издаёт.
Голос гулкий, даже несколько трубный и такой громкий, что кажется, сейчас сюда сбежится вся округа. Призыв звучит вновь и вновь.
– Что она делает? – подозрительно спрашивает Альтер.
