В это время в понедельник Эсме должна быть на кассе в «Гранаде». Хотя как ей удалось осознать свое состояние — было выше его понимания. Он занялся уборкой в кухне и гостиной. Сложил бокалы в посудомоечную машину и нашел бумажные пакеты, чтобы убрать в них винные бутылки.
Найдя хлеб, он сделал себе тост, потом смел крошки, опорожнил пакет с несвежим молоком и вытер холодильник, который также выглядел запущенным. Посмотрев на часы, он попытался прикинуть, когда заканчивается ее смена. Он знал, что они постоянно меняются сменами, — она иногда жаловалась на это. Он приехал около десяти утра. Обычно по понедельникам она работала с шести до одиннадцати утра.
Выудив из кармана телефон, он позвонил в магазин. Гленн, ее коллега, ответил, что по расписанию Эсме сейчас должна быть на работе. Он не видел ее, но это ничего не значит, потому что он только что пришел. Может, Рей хочет, чтобы он нашел ее и передал ей трубку?
Он этого не хотел, так как еще размышлял о том, что ей должен сказать.
Положив руки на стол, Рей подумал об упрямом нежелании Эсме обновить обстановку. Все тут выглядело так же, как тогда, когда они переехали сюда. Тогда ему было двенадцать. Она покрасила заднюю стену своей комнаты в розовато-лиловый цвет — такой она и осталась. Золотистый ковер во всю комнату повидал на своем веку многое. Модерновая датская мебель, которая ей нравилась, потому что была легкой, стояла на том же месте, на которое ее поставили, когда Рей научился играть в шахматы на этом самом круглом кофейном столике со стеклянной столешницей и деревянными краями много лет назад. Несколько минут он сидел неподвижно. Его мысль двигалась, словно крот, возвращаясь то к старым домам, то к пленкам, то к голосу на этих пленках. В его подвале стояла незаконченная модель дома на Брайт-стрит.
Внезапно он понял, что никогда не сделает ее так, как надо, что ни одну из них он не сделает правильно. Темное пятно на рубашке в его машине, казалось, вылезло из его машины, расползлось по подъездной дорожке, заполнило дом Эсме и его сердце. Такими темпами этот день никогда не закончится, поэтому он решил не скучать, по крайней мере какое-то время. Ему надо было чем-то занять себя, пока он ждал Эсме.
Наконец он вспомнил о старых альбомах. Где она хранит их? В высоком книжном шкафу лежали пачки журналов и дайджестов с рассказами — их она любила почитать на досуге. Он начал исследовать дом, то, чем никогда не занимался. Эсме любила, чтобы в ее жизнь не вмешивались. На самом деле она требовала этого. Он не помнил, когда последний раз заходил в ее спальню, но он помнил шкафчик со стеклянными дверцами. Может, она хранит альбомы в нем? Это казалось возможным. В других домах она хранила их в своей спальне.
В тусклом свете он почти ничего не видел. Окно было зашторено. Он включил свет и увидел, что все осталось таким же, каким было раньше. Новым было только постельное белье розового, черного и бежевого цветов, чтобы подходило к цвету стен и новых штор. Она не застелила кровать. Невероятно!
Чувствуя себя неуютно при виде беспорядка, он набросил одеяло на помятые простыни. Он нашел книжный шкаф, просмотрел корешки книг. Эти были посерьезнее. Вероятно, они помогали ей заснуть в те ночи, когда ее мучила бессонница. Никаких альбомов. У него было такое же настроение, как тогда, когда он входил в чужие дома. Этот пульверизатор древнего «Шанель № 5»; она никогда им не пользовалась. Он стоял на комоде, сколько Рей себя помнил.
Дверь в стенной шкаф была открыта. На верхней полке в ряд стояло шесть больших ящиков. В них могла быть обувь… да вообще все, что угодно. Он снял их и положил на кровать. Открыл первый. Аккуратно сложенные шарфы и ремни. Во втором были налоговые квитанции, разборчиво подписанные и перевязанные в пачки резинками. В третьем он напал на настоящую жилу. Старые фотографии… Он их никогда не видел.
— Что, черт возьми, здесь происходит? — В дверном проеме, подбоченясь, стояла его мать.
Рей, не сказав ничего, аккуратно положил фотографии назад в ящик. Он не запомнил, как они изначально лежали, поэтому разложил их по своему уразумению — черно-белые отдельно от потемневших и цветных. Они, наверное, были разложены в определенной хронологии.
Его мать молча наблюдала за ним.
Он осторожно положил ящик на полку между двумя другими и закрыл дверцы.
— Все? — спросила она.
Он разгладил одеяло и выпрямился:
— Да.
— Иди за мной.
Он прошел за ней в гостиную. Она открыла бутылку вина и налила себе в пластиковый стаканчик. Ему не предложила. Он не сел, хотя она примостилась в любимом кресле. Он никогда не замечал у нее этого взгляда, сердитого, горячего, словно раскаленный пепел.
— Ты в порядке? — спросил он, складывая руки на груди.
— В полном.
— Ты была у меня дома, тебя стошнило.
Ее взгляд заставил его опустить глаза.
— Теперь мне лучше.
— Не могу понять, — начал он. — Ты пьешь?
— Я пью.
— Насколько я помню — такого никогда не было.
Он с удивлением и неодобрением наблюдал, как она выпила вино, словно это была вода. Казалось, это ее еще больше разозлило.
— Ты пришел сюда за святым Граалем, не так ли, сынок?
— Святым Граалем? — не понял он.
— Христос пил из него на Тайной вечере. Я думаю, образ связан со священным сосудом, который содержал важную информацию или по крайней мере святую воду.
К его удивлению, она начала цитировать Теннисона, те строчки, где было сказано о Граале. Она налила себе еще вина и уставилась на него.
— Мама, мне наплевать на это старье. Я хочу знать, как ты, пьяная, попала в мой дом, где провела ночь на моем диване. Теперь ты дома, разбитая, с синим носом и красными глазами. Это не ты. Мама?
— Я не знаю, где Лей. Ты мне веришь?
Он ей верил. Откуда ей знать? Он не мог представить, с чего бы вдруг она это сказала.
— И вообще, что происходит? Что с нашим долбаным прошлым? Я, правда, думал… Ну, мама, ты пришла в мой дом. Полагаю, ты хочешь мне что-то сказать.
— Я хочу сказать тебе только одно.
— Черт.
— Верни мне мои ключи, Рей. Отдай их мне. Я хочу, чтобы ты немедленно ушел из моего дома. Я не хочу, чтобы ты сюда возвращался без моего разрешения.
Он взял ключи от ее дома и передал ей. Эсме угрюмо положила их на тумбочку, на маленькую итальянскую тарелочку, раскрашенную голубыми и оранжевыми цветами, которую она купила на блошином рынке.
— Думаю, тебе надо к доктору, — заметил Рей. — Давай я отвезу.
— Я сказала, что со мной все в порядке. Иди домой.
— Ты не в себе.
Ему не понравился ее смех.
— Ох, я в себе, — ответила она. — Давай, уходи. Момент прошел.
