Рей загнал машину в гараж, посмотрел, как закрываются ворота, и зашел в дом через дверь в гараже. Он был измотан до предела.
У него было странное ощущение. Дверь, ведущая в прачечную… Он ничего не мог там различить, но внезапно почувствовал, что что-то не так. Запах? Особый аромат, не его.
Он аккуратно положил куртку на пол, вместо того чтобы, как обычно, повесить ее на крюк, и медленно направился в сторону темной гостиной.
— Кто тут?
Его голос глухо отразился от твердых стен.
Никто не отозвался. Только тикали часы на полке над камином, которые ему подарила мать. Они выбрали именно этот момент, чтобы издать приглушенный звон.
Полночь. Как великолепно. Он вспомнил, как Кэт испугалась в Идиллвайлде, и приказал себе успокоиться.
Вместо того чтобы прямо пойти в гостиную, он боком пробрался в кухню, откуда он мог видеть гостиную и где можно было найти некоторую защиту, если бы в ней возникла необходимость. Рей решил, что в случае чего спрячется за меньшим столом. Он включил верхний свет. Стараясь не шуметь, достал большой кухонный нож из специального отделения в ящике. Он остановился, чтобы увидеть хоть что-то из кухни, потом бесшумно направился в гостиную и начал шарить в поисках выключателя на большой красной китайской лампе.
На бамбуковом полу были следы рвоты. Она была в спешке убрана, но немного отвратительной гадости осталось. Фу! Покрывало было откинуто на одну сторону софы и частично упало на пол.
Рей подошел ближе. Кто? Кто мог влезть в его дом и потом здесь спать? Точно не обычный вор и не полиция.
Лей?
Мартин?
Теперь он быстро шел по дому, включая везде свет и крепко сжимая нож… Но он не понадобился. В доме никого не было, даже окно не было открыто. Никаких следов чьего-либо присутствия.
Вернувшись в гостиную, он осмотрел подушку. Ее взяли с ближайшего стула. Волос средней длины, с седым корнем, лежал на подушке.
Он с легкостью догадался обо всем, когда заметил ее любимый свитер, висящий на стуле. Приходила его мать — вошла в дом, а потом снова ушла. Ее вырвало. Ей было плохо.
Рей быстро прибрался. Тряпки он отнес прямо в стиральную машину, добавив большое количество моющего средства и отбеливателя. Выпил кофе. Может, и не надо было его пить, ведь он долго не спал.
Его мать никогда не пила. Может, она заболела? Но он не был готов звонить ей сейчас.
Быстрый осмотр кухни показал, что она заглядывала в шкафчик над холодильником. Бутылка водки, которую Лей купила много месяцев назад и которая с тех пор она мирно собирала пыль, была почти пуста. А ведь когда он видел бутылку в последний раз, она была почти полной. Даже если Лей сделала несколько своих любимых коктейлей из клюквы с водкой, она не могла выпить так много и так быстро, насколько он знал.
Неужели это он вынудил Эсме на такое?
У них всегда были доверительные отношения, они любили друг друга, как могут любить мать и сын, понимали настроение друг друга. Нынешняя природа их отношений донимала его как зловещий шепоток на ухо. Что случилось с ее сердцем? А с его?
Рей попытался поставить себя на ее место. Он затаился, словно кобра в высокой траве, ожидая подходящего момента для атаки, намереваясь разорвать на куски ее, созданную с таким трудом частную жизнь. Последнее время он был очень груб с нею, тем самым очерняя все эти годы любви. Его мучило раскаяние.
Испугавшись за нее, он поднял трубку и позвонил в дом на Клоуз-стрит в Уиттье. Эсме не ответила. Ему придется поехать туда, но он чертовски устал. Он даже не мог вспомнить имени ее подруги.
Он оставил рубашку и ореховою шелуху в машине и прилег на диване в гостиной немного отдохнуть.
Это было утро понедельника.
Эсме все не отвечала.
Он позвонил в офис:
— Дениз, моя мать заболела.
— У вас в час мистер Апостолас!
— О да, точно. Вы можете взять чертежи у меня на столе и скопировать их? Я сделал несколько изменений в последнюю минуту. Извините.
— О, черт. За это мне полагается доплата как за сверхурочные. Но вы же придете?
— Я буду.
— Потому что Мартин уже тут, у него была неспокойная ночь, он мечется, дожидаясь вас. — Она понизила голос: — Но наплюйте на него. Я о нем позабочусь.
— Спасибо, Дениз. Вы настоящий…
— Друг. У вас их тут несколько, Рей.
Он побрился и оделся за двадцать минут, потом позвонил детективу Раппапорту.
— Пытался вам дозвониться, — отозвался Раппапорт. — Что случилось с вашим сотовым телефоном?
— Что вы хотели?
— Мы проверили банковский счет Лей и обнаружили, что восемь дней назад через банкомат с него была снята некая сумма, мистер Джексон.
— Да. У меня есть чек. Это одна из вещей, о которых я хотел вам рассказать.
— У нас есть видеозапись с камеры наблюдения возле банкомата за тот день.
— Она есть на пленке?
— Мы не можем сказать. Вы могли бы нам помочь.
— Что значит «мы не можем сказать»?
— Не кричите, мистер Джексон. Идентифицировать человека сложно. Пленка не лучшего качества.
— Я полагаю, уже возбуждено дело.
— Да, ведется расследование.
— Я нашел кое-что в доме в Идиллвайлде. Оно у меня в машине.
— Что?
— Я привезу.
— Я высылаю за вами машину.
— Не надо машины. Я сам привезу, как только смогу.
Вернувшись в «порше», он решил, что если так будет продолжаться и дальше, то ему понадобится машина побольше, поскольку эта уже стала чем-то вроде второго дома. Под пассажирским сиденьем валялись обертки от шоколадок, в воздухе витал запах цветочного одеколона Кэт. К сожалению, из-за того, что он потратил определенное время на уборку гостиной, на всех дорогах уже успели образоваться заторы.
«Порше» полз сквозь бесконечную утреннюю жару.
Через полтора часа, когда его мать не открыла дверь, он воспользовался своим ключом, чтобы войти.
Он удивленно огляделся. По всей видимости, она уже много дней не убирала в квартире. Несколько винных бутылок стояли и лежали на кухонном столе и полу. Бокалы со следами помады красовались на большинстве столов, которые она обычно поддерживала в идеальной чистоте.
Дальше в его голове словно разворачивался сценарий плохого фильма. Раздосадованная тем, что Рей заинтересовался их прошлой жизнью, она дождалась ночи и, доведенная до предела, поехала к нему домой, а когда он не появился, утопила горе в алкоголе.
Он проверил ванную и заглянул в полутемную спальню. Там валялись осколки разбитого бокала, которые она не удосужилась убрать. Ее не было дома.
