Дело действительно пошло. 15 июня 1615 года в Новгород прибыл английский посредник в сопровождении пятидесяти московитов. Джон Меррик объявил, что ему поручено добиваться соглашения о перемирии, за время которого страсти улягутся и легче будет говорить о мире. Но эта уловка не устраивала шведов, понимавших ход мысли лукавых московитов: русская держава, получив передышку, окрепнет, а там, глядишь, на Швецию вновь обрушатся датчане или поляки. Тогда уже Москва сможет диктовать свои условия поставленному на колени противнику. Горн отверг предложение посредника: король хочет вести переговоры о мире. Иначе война.
Меррик из Новгорода отправился в Нарву, на встречу с Густавом Адольфом, где изложил ему условия великого князя: мир возможен только в том случае, если шведы уйдут из всех захваченных областей и выплатят компенсацию за нанесенный ущерб. В протокольных вопросах русские также проявляли поразительную дерзость, возмутившую короля. Эти шельмы, как их именовали при королевском дворе, требовали, чтобы шведы первыми назвали их великого князя — «казачьего царя», вознесенного на престол толпой разбойников, — полным титулом! А уже потом они соблаговолят почтить полным титулом Густава Адольфа. Изворотливый Меррик хотел убедить шведов, что разделяет их возмущение: русские, мол, не привыкли прислушиваться к голосу разума и принимать рациональные решения, а следуют своим собственным представлениям, не имеющим ничего общего с реальностью. А потому, неожиданно заключил английский посредник, нужно к ним приспосабливаться, если хочешь чего-то достичь. Король с трудом сдерживал ярость. Хитрая английская лиса играла краплеными картами, полностью принимая сторону русских! Чего еще ожидать от человека, составившего себе имя и состояние на близких отношениях с московитами?
Что ж, настало время подтолкнуть великого князя к миру иным способом. У шведов были в запасе последние аргументы — пушечные ядра. «Все, чего можно отныне достигнуть, сделать можно лишь острием меча», — писал Густав Адольф Делагарди.
В начале июля 1615 года король с семитысячным отрядом высадился в Нарве и двинулся оттуда к Пскову. Этот город, расположенный в окружении оккупированных шведами территорий, был для них как больной зуб, от которого раскалывалась вся голова. Пока стоял Псков, нельзя было рассчитывать на повиновение всего русского северо-запада.
Густав Адольф понимал, что мощная Псковская крепость — это не маленький Гдов, который так легко пал под ударами осадной артиллерии. О стены Пскова в августе 1581 года разбилось наступление стотысячной армии выдающегося полководца, польского короля Стефана Батория, потерявшего за время осады более пяти тысяч солдат. «Любуемся Псковом! Боже, какой красивый город, точно Париж! Помоги нам, Господи, с ним справиться!» — эта запись в дневнике похода Стефана Батория так и осталась нереализованным пожеланием. Так же, как 36 лет назад, «Русский Париж» сиял летом 1615 года позолоченными и посеребренными маковками пяти десятков церквей и монастырей из-за валов и стен, дразня честолюбие шведского короля и разжигая алчность голодранцев со всей Европы, навербованных сражаться под шведскими знаменами. Впрочем, в шведском лагере среди палаток вздымались и русские хоругви: Новгород, верный присяге Карлу Филиппу, прислал в помощь своему покровителю, шведскому королю, большой отряд дворянского ополчения. К началу осады 30 июля в распоряжении Густава Адольфа было 13 знамен конницы — более двух тысяч рейтар, — сорок рот пехоты в составе шести тысяч человек и двести артиллеристов.
Сражение за Псков началось для шведов неудачно. Фельдмаршал Эверт Горн, на которого было возложено практическое руководство осадой, решил показать солдатам пример доблести. Он пренебрег советами приближенных остаться в лагере или, по крайней мере, одеться поскромнее и выехал на рекогносцировку под стены крепости в роскошном сияющем панцире, издалека выдававшем его высокое положение. Из ворот навстречу неприятелю вылетела русская конница, завязалась быстротечная схватка, и цель вылазки была достигнута: щеголь в дорогих доспехах был смертельно ранен. «Пострелен в главу из пищали», — лаконично сообщает о причине гибели фельдмаршала русская хроника.
План осады, предложенный Горном, пришлось осуществлять его подчиненным. Шведская армия, не рискуя идти на немедленный штурм, стала зарываться в землю. К концу августа Псков был охвачен кольцом временных укреплений. Шведы поставили шесть деревянных городков, не считая рвов, туров и плетней, прочно защищавших их позиции. Через реку Великую навели два моста, облегчавших передвижения войск. В пяти километрах севернее Пскова, на Снетной горе, возле развалин монастыря, расположилась королевская ставка, в центре которой был возведен деревянный дворец с большим тронным залом. Королевский проповедник Рудбек писал из Пскова, что район монастыря хорошо укреплен самой природой, почти полностью обтекаем водой, а с остающейся сухопутной стороны прикрыт рвом и стеной.
Инженеры сообщали, что взять город, взорвав стены минами, заложенными в подведенных тоннелях, практически невозможно из-за каменистой почвы. Оставалось положиться на пушки. В районе Гдовской дороги, между Ильинскими и Варлаамовскими воротами была установлена мощная двадцатиорудийная батарея — именно здесь шведы рассчитывали обрушить стены и ворваться в город.
Конечно, нельзя было исключать и того, что крепость удастся взять измором. Вся местность вокруг Пскова была предусмотрительно опустошена еще с весны — шведы запретили крестьянам сеять в радиусе ста километров от города, а подвоз припасов из дальних областей надежно блокировался заставами. Кто знает, может, русские, как это случилось при осаде Новгорода, перессорятся между собой и лучшие люди, уставшие от казачьего и стрелецкого террора последних лет, убедят оголодавшую чернь открыть ворота милостивому шведскому королю?
Но в 1615 году время раздоров среди русских уже прошло. Царь, пусть и выбранный сомнительно, и слишком юный, и не первой среди боярства фамилии, объединил разорванные Смутой слои общества. В Пскове верили, что Москва не даст их в обиду. Четыре тысячи казаков и стрельцов, составлявших гарнизон крепости, как гласит летопись, «меж себя крест целовали, что битца до смерти, а города не сдать… Из города к королю переметчиков никоим образом не было».
Дух осажденных укрепился присланной из Москвы грамотой о скором подходе войска, которое доставит хлебные запасы. В царском наказе говорилось: «Послать в Псков, сообщить, что боярин и воевода Федор Иванович Шереметев с товарищи и со многими людьми и с нарядом пришли в Торопец, а из Торопца идут ко Пскову на Немецких людей наспех, и они б, прося у Бога милости, во Пскове сидели крепко и надежно безо всякия боязни и с Немецкими людьми билися, сколько Бог помочи даст».
Крепкая государева рука чувствовалась и в строках наказа войску, призывавших к забытой за годы Смуты дисциплине: «Да и того велеть беречь накрепко, чтоб атаманы и казаки и всякие ратные люди в полках, и отъезжая, по дорогам и по селам и по деревням никого не били и не грабили, и насильства никакого не делали, и зернью не играли, и корчем и блядни не держали; а кто кого учнет грабить, или зернью играть и блядню держать, и тех велеть бить батоги и давать на крепкие поруки, что им впредь не воровать; а кто от того не уймется, и тех за воровство бить нещадно. Да о том заказ крепкий учинить, чтобы без ведома из станов и на походе из полков атаманы и казаки и стрельцы не разъезжались никуды; а кому куды для какого дела лучится ехать, и они б ездили, являяся им боярину и воеводе Федору Ивановичу с товарищи».
