Осколки и слезы, ветра и вода, Вернитесь туда, где вы были всегда.
Все сразу затихло. Успокоилось. Почти излучало раскаяние. Но для меня ничто не осталось прежним. Сейчас я слышала только собственное тяжелое дыхание. Грудь горела, словно я пробежала огромное расстояние в погоне за тем, чего невозможно достичь. Я стояла, низко опустив голову. Мне незачем было смотреть на разнесенный зал. Тирас стоял рядом — такой же тихий и неподвижный, как воздух вокруг нас, — прижимая к себе мою голову и все еще впечатывая губы в завиток уха. Он тоже вымок до нитки, и я ощущала тепло его кожи сквозь облепившую тело ткань.
— В кои-то веки я согласен с королевой, — пробормотал Кель и без единого слова вышел из зала.
Сапоги воина хлюпали на каждом шагу. Огромная дубовая дверь скрипнула у него за спиной, и я услышала, как он успокаивает встревоженных слуг в коридоре.
Ты не можешь оставить меня, Тирас.
— Я не могу тебя удержать. — В голосе короля слышалось такое же страдание, как и в моих судорожных вздохах. — И не могу продолжать эту двойную жизнь.
Я стиснула в пальцах его рубашку, разрываясь между желанием измучить и исцелить его одновременно. Ногти до боли впились в мокрую кожу, но он держал меня крепко, отчаянно, прижимаясь губами к волосам и словно пытаясь стать со мной одним целым. Все, что мне удалось, — высвободить зажатые между нашими телами кулаки и несколько раз бессильно ударить его по спине.
Если ты не можешь меня удержать, отпусти. Тирас уронил руки и отступил на шаг, будто признавая мое право приказывать.
— И что? Куда ты пойдешь? — спросил он голосом столь тяжелым, что каждое слово грозило проломить подо мной каменный пол.
За тобой.
— Это невозможно, — прошептал он. — Туда, куда я ухожу, тебе пути нет.
Мне хотелось возразить, заставить его, обрушить небеса на землю и открыть под ногами врата в ад. Но хотя на губах уже трепетали обжигающие слова, я не смогла их произнести. Мне было не под силу сплести заклятие, которое подарило бы нам будущее или изменило прошлое.
Обещай, что запомнишь и будешь слушаться, — сказала мне мать много лет назад. — Обещай, что запомнишь. И я помнила. Помнила, как меч короля со свистом рассек воздух. Помнила жар крови, брызнувшей мне на платье. Помнила слова, которые мама прошептала мне на ухо, умирая. Я никогда не забывала. Скрой свои слова, родная. Выживай, учись, молчи. Я сделала шаг назад. Потом еще один. Тирас был прав. Он не мог меня удержать. А я не могла удержать его.
Мокрое платье облепляло мне ноги, сковывая движения, но я дрожащими пальцами подобрала подол и направилась прочь. Тирас остался стоять посреди тронного зала, окруженный историей своего королевства, которая грязными каплями стекала со стен и собиралась в лужи на полу. Я бы все отдала, чтобы забыть эту историю.
* * *
Закатное небо пронзили голоса труб. Люди выбегали из домов и высовывались из окон, прислушиваясь к голосу глашатая, который раз за разом повторял с башни возле замковых ворот:
— Его величество, король Тирас Джеруанский и лорд Дейнский, признает благородного Келя Джеруанского, капитана королевской гвардии и сына покойного короля Золтева Дейнского и Мириам Джеруанской, своим братом по крови и по оружию, отныне и впредь. Что сказано королем, то человеку не оспорить. Что скреплено кровью, то человеку не разрушить.
* * *
Я смотрела, как Кель выстраивает королевскую гвардию — добрую тысячу человек. Еще двести остались охранять замок и город в его отсутствие. Короля нигде не было, хотя Кель оседлал Шиндо и вел его в поводу за своим жеребцом. Я не видела Тираса с тех самых пор, как покинула тронный зал. Он не догнал меня в темном переходе, чтобы запечатлеть на мне горестный поцелуй; я не отыскала его, чтобы сказать последнее прощай, и мы так и не возвели моста над бездной, которая отделяла наши желания от наших возможностей.
Мы с леди Фири следили, как опускается решетка, пока не остались во дворе одни.
— Короля с ними нет, — заметила она с осторожным любопытством.
Я ответила без промедления. Он выехал еще на рассвете с десятком человек. Разведывательный отряд. Они присоединятся к войску позже.
Леди Фири кивнула, принимая объяснение, и я впервые задумалась, искажает ли ложь мой мысленный голос.
— Ну, с Богом, — прошептала она.
Глаза девушки не отрывались от поднятых армией клубов пыли. Замок стоял на возвышении, и отсюда нам были хорошо видны земли Дейна, которые простирались за городской стеной. Сейчас войско направлялось на север, к Килморде, чтобы после гряды холмов на границе отклониться западнее, в сторону Фири.
Внезапно по небу разнесся гортанный крик, и на одну из бойниц плавно опустился орел. Он раскинул крылья, красуясь, и обагренные на концах перья глянцево блеснули в солнечных лучах. Свет, одновременно теплый и ослепляющий, полился на наши головы обещанием надежды и освобождения, хотя король и оставался птицей.
Я не произнесла его имени даже в мыслях, боясь выдать себя перед леди Ариэль. Все, что мне оставалось, — смотреть на него не моргая. Глаза нестерпимо жгло, но мои ладони были холодны как лед. Ларк. Я ощутила, как имя проплыло по воздуху и опустилось мне на грудь — теплое, мягкое перо.
Моя, — сказал он. Еще одно перо.
Навек, — ответила я. — Навек.
Леди Фири потянулась, чтобы взять меня за руку, словно это «навек» было простым «аминь» к ее недавнему напутствию, но я не подала ей ладони. Мне нужны были они обе, чтобы удержать рассыпающиеся части себя. Затем Тирас улетел — черное пятно на ясном голубом фоне, — оставив в небесах дыру, которая искушала меня последовать за ним или же в нее упасть. Я пошатнулась.
— Ваша светлость? — Голос леди Фири звучал тревожным эхом колоколов, которые в скорбном предчувствии надрывались на кафедральном холме.
Я не ответила. Проделанная Тирасом дыра становилась все темнее и глубже, пока в ней не осталось даже проблеска синевы и я не позволила ей утянуть себя на дно — вниз, вниз, вниз, туда, где томились в плену мои слова.
Глава 30
ТРИ ДНЯ Я ЖИЛА в этой дыре, лишенная звуков, тепла и света. Я выполняла свои обязанности, не понимая, что делаю. Спала, не видя снов. Ела, не ощущая вкуса. Буджуни спал на полу возле моей кровати, хотя я неоднократно просила его уйти. В ответ он лишь сочувственно на меня смотрел и принимался ворочаться в тряпках на ковре. Мы не разговаривали. Не потому что он не пытался, а потому что я не могла отыскать слов в том огромном черном океане, в который превратилась моя жизнь. Все силы уходили на то, чтобы просто держать глаза открытыми и не позволять темноте поглотить себя. У меня не осталось надежды. Я не чувствовала радости. Не видела такого варианта будущего, который не причинял бы мне нестерпимых страданий, а потому вскоре перестала думать вообще. Я не рождала слов и не сплетала заклятий. Я просто существовала. На большее у меня не хватало мужества.
