Точнее, мое внимание привлекла только одна деталь, но она того стоила. Это была не простая звезда, а хвостатая. Почти комета, только шлейф был намного тоньше и длиннее, чем полагалось нормальному небесному телу. Не расширяясь и не рассеиваясь, он уходил так далеко во тьму, что я даже примерно не мог предположить, где он заканчивается.
Было очевидно, что передо мной был тот самый корабль, прибытия которого ждали пришельцы. Вернее, само судно я бы не увидел – хвостатое пятно находилось внутри его. Тогда это было подозрительно. Во-первых, меня смущало отсутствие у него компании. Звездолет с единственным пассажиром? Или теперь на Земле вырастили таких бойцов, что они без всякой помощи в одиночку могут управлять судном и целую планету взять под контроль?
Во-вторых, само пятно было необычным, даже если не считать хвостоподобного отростка. Ярче, чем у обычного человека, но не с таким сильным свечением, как у псионика. Цвет – густо-красный, чуть сизый, как у лежалого мяса. Не однотонное, а с желтоватыми и синими прожилками. Если это и человек, то с ним было что-то не так, однако внешний вид не давал никаких подсказок. Я видел его уже совсем близко, но проникнуть внутрь, как в сознание Рохо, не мог, – пятно словно было покрыто какой-то прозрачной защитной оболочкой. Единственное, что я еще мог попытаться сделать – выяснить, куда тянется этот хвост.
Геллерт не обманул: его гудящие волны сделали пси-зрение острым, как никогда. В то же время изображение все время дрожало в такт вибрациям. Периодически картинка становилась совсем нечеткой, потом неожиданно наступало мгновение предельной резкости, а потом все снова размывалось, становясь почти неразличимым. Выглядело это так, словно все время шла подстройка фокуса оптического прибора. Управлять всем этим я не мог, оставалось лишь, что называется, двигаться по течению.
Со мной самим тоже творилось что-то странное, иногда мне казалось, что от этого дрожания я сейчас сам рассыплюсь на какие-то бесчисленные фрагменты, а потом они перемешаются, как стекляшки в старинном калейдоскопе. Меня подмывало двинуться взглядом дальше, но останавливал страх – я боялся, что уже никогда не стану прежним или навсегда затеряюсь где-то в этом мраке без границ и пределов. Но не стоило вообще за это браться, если я не собирался идти до конца. Конечно же, я решился.
Когда я изо всех сил сконцентрировался на этом хвосте, изображение снова смазалось. Выглядело это так, будто я понесся вдоль него на колоссальной скорости. Что произошло на самом деле, я не знаю – сориентироваться в пространстве по-прежнему не удавалось. То ли я действительно увидел то, что находилось за световые годы от Утопии, то ли все-таки на какое-то время проник внутрь и подсоединился к этому хвосту, как к кабелю, по которому шел поток данных. Так или иначе, когда все снова стало четким, я смог рассмотреть, откуда все-таки он растет. Зрелище впечатляло…
Передо мной было то материнское тело, откуда брала начало эта бесконечная пуповина. Где оно находилось, я понятия не имел и не видел рядом ничего, чтобы сравнить и оценить размеры. Но сразу понял – оно было огромно. Пятнышко, застывшее в космосе рядом с Утопией, казалось крохотным паучком, свисающим на нити с паутины планетарных размеров. Только эта сеть не была растянута между ветками, а свернута в шар, словно кокон какой-то личинки.
Она напоминала структуру Доминиона, но многократно превосходила ее по масштабам и при этом была начисто лишена геометрической строгости, прямизны линий и симметрии отдельных элементов. Никакой рациональности в ее хаотичных узорах заметить не удавалось. Это было что-то, скорее напоминающее переплетение плесени под микроскопом. Огромная грибница или миллиардная колония организмов, слипшихся в один ком. Шар, покрытый фосфоресцирующим налетом, как гнилое яблоко. Нечто живое, органическое, природное, но чужое. Чужое и даже… отталкивающее. Болезненное. Почему-то я сразу подумал о патологии, о гигантской опухоли.
От одного взгляда на все это я испытал физическую дурноту. Будто отравился чем-то или у меня резко поднялась температура. Я подумал, что это, возможно, побочное действие процедуры, но стоило мне перевести взгляд в черную пустоту, как сразу стало легче. Я чуть подождал, переводя дух. Если так, конечно, можно сказать о состоянии, когда не чувствуешь ни своего тела, ни дыхания, а только ощущаешь нелокализованную тошноту, заполнившую все вокруг. Но вот она немного отступила, и я решил осмотреть этот шар еще раз. Я сделал над собой усилие только потому, что успел заметить кое-что знакомое. Такое же чувство у меня было, когда я столкнулся с расчетными моделями Утопии, созданными интеллектом Доминиона.
Конечно, эта гигантская опухоль выглядела совсем по-другому – никакой условности, никакой зыбкости меняющихся данных. В ее реальности я не сомневался, она явно была частью физического мира – сходство было в другом. Я собрался и снова сконцентрировал на ней внимание. Волна дурноты накатила без промедления – будто я нырнул в бассейн со зловонным протухшим желе, забившим сразу носоглотку, глаза и уши. Но несколько мгновений я смог продержаться, разглядывая светящийся шар цвета гнилого мяса.
Этого хватило, чтобы определиться. Так и есть: отдельные скопления точек складывались в знакомые до боли контуры. Только на этот раз это были не очертания островов Утопии. На боку сферы распласталась сизо-красная туша Евразии, снизу к ней прилепилась распухшая грыжа Африки. Не нужно было облетать шар с другой стороны, чтобы понять, что там переливались две Америки. Сомнений не оставалось – это в самом деле была матушка Земля…
Чувствуя, что больше не могу бороться с дурнотой, я перестал концентрироваться. Все снова стало размытым, шар померк и унесся обратно в черноту, как будто я вывернул настройки телескопа. Мрак накрыл меня, и какое-то время мне был виден только светящийся хвост, извивающийся в темноте, как глубоководный морской змей. Меня отбросило назад – теперь я видел Утопию. На ее поверхности светилась привычная сыпь из отдельных точек, которая, правда, стала еще более редкой. Кристаллическая глыба Доминиона была заметно повреждена. Какой-то червь прогрыз в ней ход и пробился к самой сердцевине. Намного глубже, чем хоть раз удавалось штурмовым или разведывательным отрядам «Черного легиона». Однако нетронутая часть, уходившая глубоко под землю, светилась по-прежнему ровно.
А вот с живой чернотой внутри планеты, которую пришельцы называли Кси, происходило что-то необычное. Она тревожно пульсировала и источала из себя нечто вроде полупрозрачной воронки. Воронка раскручивалась и выплескивалась на поверхность планеты, но это были не те локальные и концентрированные протуберанцы, которые порождали пауков и прочую дрянь. Это была прозрачная рябь, захватывавшая своим движением остальные огоньки. Они еле заметно колебались в такт ее пульсациям, словно ряска на глади пруда, куда кто-то кинул камень.
Эта сила действовала на всех обитателей Утопии, оставаясь почти невидимой и невещественной. И в то же время я почувствовал, что это сила космического масштаба. Теперь я начинал понимать, что имел в виду Эн-Царк, когда рассказывал, что некоторые поклоняются Кси как богу. От такого зрелища меня самого мог пробрать благоговейный трепет, не будь я и без того погружен в непрерывную вибрацию полей Геллерта.
