Давно по миру слух ползёт, В умах родившись не в убогих: Россия скоро упадёт. Не веселитесь наперёд! Коль упадёт — придавит многих. А может статься, что и всех. Что, кроме мокрого следа, Тогда останется от мира? Молитесь лучше, господа, За нашу Русь, а то — беда. Так мне пророчествует лира.
И в этот раз, когда ещё только шёл к трибуне, слышал уже лёгкий одобрительный шум и чувствовал какую-то добрую ауру, рождённую ожиданием если не шоу, то всё-таки того, что я развею придавившую зал смертельную скуку, которая с каждым выступлением становилась всё тягостней. Необычность моего выхода была уже в том, что следом за мной, как за булгаковским Воландом, на сцену взошли два ассистента: Дриц и сын — с весьма немаленькими картинами, которые установили на сцене для всеобщего обозрения. Поскольку, кроме цветов и очень маленькой копии какой-то картины, подарков не наблюдалось, то интрига была создана.
Сидящий в первом ряду главный врач, он же бывший министр здравоохранения, с нескрываемым любопытством провожал глазами уходящего на своё место Стаса. Поэтому я и начал с представления, сказав, что это мой сын, приехавший специально из Москвы на юбилей думы. Но поскольку он трудится в американской фирме, то городское событие приобретает международный размах, и даже американские санкции за Крым не отразились на думской годовщине.
Затем я решил исправить извечную российскую черту мгновенно забывать, а то и чернить бывших правителей любых рангов — от Сталина, Хрущёва и Горбачёва до предшествующего председателя нашей думы — Андрея Николаевича Лабыгина.
Я-то уж точно никогда не забуду его председательство. Именно он приложил немало усилий, чтобы убедить думских «бояр»-завистников присвоить мне звание почётного гражданина. И хотя он, как и большинство чиновного люда, не очень близок к культуре, но всё же получилось, что именно при нём и с его участием бедных художников освободили от арендной платы за мастерские. Удалось мне вытащить его и на встречу с нашей небольшой писательской организацией и даже убедить стать лицом изданного, как и ряд номеров журналов «Иркутский кремль» и «Сибирь», на мои средства первого выпуска журнала «Иркутский писатель», где было размещено его пространное и откровенное интервью. Правда, впоследствии, уже после выборов, он высказал упрёк за то, что слишком откровенное интервью могло сработать на выборах и в минус, если бы его серьёзно заметили во время выборного марафона. Но, к его счастью и к беде страны, в последние годы воздвигнута «Берлинская стена» между литературой и журналистами, состоящими сплошь из пиарщиков и информационщиков. Писатели оберегают себя от СМИ, напрочь отключая телевизоры, а журналисты «спасаются» от литературы. Вот «злые» пиарщики и не заметили нашу публикацию в литературном журнале «Иркутский писатель». Видимо, поэтому на недавних выборах не привлекал «мой благодетель» ни меня и никого из писателей к выступлениям.
Невольно, кажется, подставил я его и ещё в одном очень деликатном вопросе. Моим знакомым рассматривалось судебное дело по поводу снятия его с выборов, и я имел возможность если не влиять, то хотя бы успокаивать «подсудимого» информацией о благоприятном для него исходе. И не ошибся. Но вскоре он обратился ко мне с аналогичной просьбой по другому кандидату у того же судьи. В выборной горячке Дриц, не согласовав со мной, интересовался, а может быть, и просил за другого, нежели я, кандидата. Поскольку интерес Дрица был, как всегда, весьма настойчивый, то его просьбу и приняли за совместную. В результате информация о том, что у нашего с Дрицем «протеже» преимущественные шансы, оказалась неверной. Хорош помощник, который играет свои партии вразрез со мной и вносит путаницу. Представляю, в какое положение перед серьёзными людьми с неверным до последней минуты прогнозом попал мой «подшефный». Может быть, эта информация не позволила им предпринять какие-либо серьёзные меры в выборной стратегии. В общем, «благодарность» с моей стороны получилась серьёзно смазанной.
Зато сегодня у меня появилась реальная возможность хоть немного поработать на имидж симпатичного и на редкость остроумного нечиновного чиновника. Кстати, если бы я вновь пошёл на последние выборы, то мы встретились бы с ним, скорей всего, по разные стороны баррикад общего округа и могли стать врагами, как это нередко бывает. Но «местечковая политика», без настоящей политики, не для меня. Оно и к лучшему. Он стал депутатом, не внакладе и я.
Все эти соображения текли параллельно где-то в изгибах сознания, когда я искренне благодарил бывшего председателя за оказание конкретной помощи иркутской культуре, отметив, что это особенно важно в русле политики президента, объявившего 2014 год Годом культуры в России.
В зале, где шло заседание, было холодновато, и я решил связать и культуру и температуру в тёплом, как русская печь, стихотворении опять же Николая Зиновьева:
Мы спали на русской печи, Счастливые русские дети. В печи мать пекла калачи, Вкусней не встречал я на свете. Ты, память, давай не молчи! Как вены, вскрывай свои дали Про то, как на этой печи Мы русские сказки читали. Где нынче та русская печь?.. А там, где и русская речь.
Тема тепла была кстати ещё и потому, что до выхода на сцену я шутливо предложил в записке пиджак явно зябнувшей своей очень непростой соседке по бизнесу, обаятельной покупательнице «приграничного» бизнес-объекта.
