Витя Шендерович рассказывал, как однажды в Израиле вместе с поэтом Игорем Губерманом они ехали с какого-то концерта.
Сильно подвыпившие. Их остановил полицейский за превышение скорости. А потом, обнаружив, что водитель Губерман еще и пьян, отобрал права и стал выписывать огромный штраф.
Мимо проезжали Ира и Максим (с того же концерта). Они остановились, вступились за земляков.
Полицейский тут же узнал Селезневу, растаял и вернул Губерману права:
— Езжайте тихо, осторожно.
Словно на иврите говорил наш гаишник.
Ира приехала в Москву на первую «пробную» встречу…
Она привезла с собой свою улыбку, талант и прелестный характер. Все это пошло в дело. Она стала итальянкой Лучаной.
Как ни пытались ее «испортить» мои коллеги — ничего не выходило.
Оператор Володя Нахабцев шутя подначивал Иру:
— Ну прояви характер! Ну топни ногой! Ну устрой скандал! Ты же главная героиня! Ты — примадонна! Ты должна капризничать, требовать, раздражать!
Лишь однажды, уже на озвучании, Ире удалось изобразить недовольство. Озвучивалась ее парная сцена с Табаковым. Олег Павлович записал ее раньше, и Ира работала одна.
— Ну почему? — спросила Ира капризно. — Почему одна?! Ведь вдвоем интереснее! И получается точнее.
— Вы правы, Ирочка. Но у Табакова — операция на связках. Извините.
— Это вы меня извините, — смутилась Ира.
…В школьные годы Ира была чемпионкой по плаванию. В душе она по-прежнему чемпионка. Ей много дано. Но она не станет топить окружающих, чтобы доплыть первой. Всегда протянет руку и поможет…
Попугай в холодильнике
Леня Ярмольник до этого снимался у меня только в ярко-комедийных ролях. Теперь я решила попробовать его в ином качестве — сделать героем лирическим. Открыть нового Ярмольника. Тем более что он давно не появлялся в кино.
Но мне предстояло преодолеть сопротивление некоторых коллег и, теперь уже можно признаться, Первоисточника… Со времени нашей последней картины Ярмольник стал шоу-бизнесменом. Организовал на телевидении свою развлекательную передачу, которая нравилась далеко не всем.
А киношники вообще перестали воспринимать Леню как своего актера. Тогда еще считалось зазорным для художника участвовать в откровенно коммерческих мероприятиях.
…Миша Козаков рассказывал, как однажды в Израиле он снялся для рекламы какого-то банка. За большие деньги, которые тогда ему, приехавшему жить в чужую страну, очень были нужны. Потом забыл об этой съемке.
— И вот, — говорит, — иду как-то на репетицию в свой театр. И — о ужас! — на каждой стенке вижу мое вдохновенно-идиотское лицо. Я рекламирую банк! Боже, как я войду в театр? В храм! В святыню!! Но делать нечего. Вхожу. Меня хлопают по плечу. Поздравляют. «О’кэй! Твое лицо хорошо смотрится. Это большой успех! Молодец!»
Ничего зазорного коллеги Козакова в рекламе с его «вдохновенным» лицом не обнаружили.
Одна известная актриса, которую я приглашала в картину, узнав, что будет сниматься Ярмольник, отказалась наотрез.
Но меня поддержал оператор Володя Нахабцев. Это вообще очень важно, когда актер нравится оператору. Ему ведь «в дырочку» виднее.
Я надела на Леню очки, приклеила усы. Они сделали свое дело — мы ушли от шоумена и приблизились к «шестидесятнику».
«Попугай в холодильнике» — так сам Ярмольник определил манеру своей игры в картине. В кадре он вел себя очень сдержанно и достойно.
— Не Ярмольник из телевизора, а прямо секс-символ какой-то, — заметила одна почтенная дама после премьеры «Московских каникул» в Доме кино (она до того не была его поклонницей).
— Мы вернули зрителю прекрасного актера, — согласился наш Первоисточник.
Конечно, у Лени достаточно завистников и недоброжелателей…
Есть пара актеров (с обоими я работала), которые не могут мне простить Ярмольника. Увидев меня, вместо приветствия они по-балаганному кричат:
— Смотрите! Вот идет режиссер, который снимает Ярмольника. А ведь была неплохим режиссером. Подавала надежды.
Интересно, будут ли они кричать то же самое Алексею Герману, у которого Леня играет главную роль в фильме «Трудно быть богом»…
Полковник Якубович
Роль начальника отделения милиции сыграл Леонид Якубович. Это большой риск — приглашать на роль в кино популярного ведущего самой популярной тогда телепрограммы. У Ярмольника все-таки кроме телешоу за плечами была богатая актерская кинобиография.
Здесь Нахабцев держался до последнего:
— Не надо!
А Эмилю Брагинскому до начала съемок я вообще не говорила, кто будет играть начальника…
…Начальник милиции появлялся первый раз в кадре спиной, буднично и по-деловому. Потом поворачивался — и зритель уже был наш.
Якубовичу сниматься нравилось. Леня был соучастником, со-придумщиком. Однажды в собственной машине он даже нелегально перевозил двух арестованных «убивашек» (его выражение) из одного отделения милиции в другое: на время съемок надо было освободить камеру для Лучаны, героини Селезневой. Причем Якубович был в форме полковника.
Эти задержанные хулиганы, которых он вез, были безумно счастливы. Всю дорогу они кричали:
— Приз — в камеру!
Вскоре после картины Якубович получил звание заслуженного артиста России. Артист? Ну конечно же! Он так артистичен на своем «Поле» и так доброжелателен к игрокам. От него идет положительный заряд. А сегодня это очень важно.
Как-то он позвонил мне и спросил осторожно:
— Твоя мама жива?
— Да. (Мама ушла из жизни совсем недавно.)
— Понимаешь, — сказал он. — У нас будет «Поле чудес» к Восьмому марта — с мамами известных людей.
— Ленечка, она, наверно, не сможет: возраст, депрессия. Но я спрошу на всякий случай.
Звоню маме, и она неожиданно говорит:
— К Якубовичу? Пойду! Он очень приятный.
Выпила элениум — и пошла.
В подарок or «Поля» как ветеран войны она получила кухонный комбайн, наборы косметики и витаминов. А мама подарила музею «Поля» мундштук, который в 1942 году вырезал влюбленный в нее солдат. Он лежал в госпитале, где мама была врачом.
А однажды Леня позвал меня на первоапрельское «Поле чудес». Просил придумать какой-нибудь розыгрыш для зрителей о наших с ним отношениях.
Я, как могла, во всем «созналась»:
— Дорогой Леня! Настало время сказать людям правду о том, что произошло между нами в тот далекий романтичный день…
Звучала тихая музыка. Мы танцевали, глядя в глаза друг другу… Было красиво и нежно.
Прошли годы. У нас подрастает дочь. Ей примерно восемнадцать лет… Я прикинула: моральный ущерб, возведенный в степень утраченных иллюзий, с компенсацией инфляции, и все это умноженное на двенадцать месяцев в году — получается сто тысяч двадцать четыре доллара. Эти деньги, дорогой, я вложу в слово из четырех букв, первая буква «к», потом «и», «н» и, наконец, «о», которое сниму о нашей любви и посвящу его тебе…
