Первым учителем Льва Жемчужникова был «блестящий рисовальщик» А. Е. Егоров, запечатленный на одном из рисунков ученика. Подпись под рисунком: «Награжденный талант» — горькая ирония. За все свои многолетние труды Егоров был уволен императором из его (Николая Павловича) академии.
В сороковые годы там, в Академии художеств, господствовал классицизм. Воспитанников учили делать копии с образцов, передавать в рисунке идеальные пропорции, снятые с античных слепков. Отсюда героичность и парадность классицизма. Отсюда же его условность и удаленность от реальности, определенное единообразие. По словам Н. Н. Ге, К. П. Брюллов «первый из русских художников поставил выше всего натуру. Изучая непрестанно натуру, он уничтожил единую манеру»[347], открыл путь развитию индивидуальности каждого.
Фронтиспис альбома «Живописная Украина». Рисунок Л. Жемчужникова. 1861 г.
Старинные деревянные ворота. Седнев. Альбом «Живописная Украина». Рисунок Л. Жемчужникова. 1861 г.
Ведущими живописцами той поры, помимо К. П. Брюллова, считались А. А. Иванов, А. Г. Венецианов и П. А. Федотов. Учеником одного из них — Павла Андреевича Федотова — и стал Лев Жемчужников. Он вспоминал о том, каким успехом пользовалась у публики картина Федотова «Сватовство майора», впервые представленная на Академической выставке.
«Когда П А переехал в 21 линию Васильевского острова, то я часто посещал его, пользуясь его советами и замечаниями. В 1848 году открылась Академическая выставка. Пешеходы, извозчики, щегольские экипажи стремились к парадному подъезду. При входе в залу выставки я встретил Федотова.
— А вы не видели еще моей картины „Сватовство майора“? — спросил он.
— Нет!
— Пойдемте, что народу собирается около нее! Не пройдете; я вас проведу.
И Федотов взял меня под руку и повел к своей картине; но добраться к ней было нелегко. П А громким голосом обратился к публике и сказал:
— Господа, позвольте пройти автору!
Публика расступилась, он подошел со мною к картине и, обращаясь к зрителям, начал, улыбаясь, объяснять ее, выкрикивая слова, как раешник»[348]:
Честные господа, Пожалуйте сюда! Милости просим, Денег не спросим, Даром осмотри, Только хорошенько очи протри! Начинается, починается, О том, как люди на свете живут, Как чужой хлеб жуют, Сами работать ленятся, Так на богатых женятся…и т. д.[349].
Последние строки подводят к сюжету картины: «ленивый майор» задумал жениться на «богатой» купчихе.
Федотов обладал многими дарованиями, был общителен, «охотно посещал своих друзей и знакомых, любил играть на гитаре, которая неизменно присутствует на многих его полотнах, и пел сложенные им самим песни и романсы»[350]. Слова одной из песен Федотова дошли до нас. Это его любимая «Кукушечка»:
На дубу кукушечка, На дубу унылая, Куковала: Ку-ку! Ку-ку! Куковала.
В терему красавица, В терему унылая, Горевала: Ку-ку! Ку-ку! Горевала.
Ноет сердце девицы, Что не любит молодец — Как бывало… Ку-ку! Ку-ку! Как бывало…
Не долга ль грусть девицы? Минет грусть-тоска, И не стало!.. Ку-ку! Ку-ку! И не стало…
И гнездо разрушено, И птенцы расхищены… Все пропало!.. Ку-ку! Ку-ку! Все пропало…[351]
Удивительно, как художник может предчувствовать свою судьбу. В любимой песне Федотов предсказал собственное несчастье. Он сам, как и его кукушечка, остался без гнезда и погиб в сумасшедшем доме.
Исследователи отмечают, что аристократ Л. М. Жемчужников питал пристрастие ко всему простонародному. Он ходил в простой одежде, любил рисовать крестьян, много ездил по Украине и обожал ее всем сердцем. Он дружил с Тарасом Шевченко и написал о нем проникновенно и точно: «Некоторые упрекают Шевченко как поэта в однообразии. Упрек этот несправедлив и легкомыслен. Его поэзия — отголосок жизни и скорби народа, однообразный настолько, насколько была однообразна его печальная жизнь. Он слишком был близок этой бездольной голоте. Горе и стон народа всегда отзывались в нем. Душа его, разодранная, смятая железной рукой, нашла себе одно созвучие, одно подобие — народ…
Мог ли он, глядя на землю, где „Правдою торгують“, где „людей запрягають в тяжкi ярма, порють лихо, лихом засiвають“, где он „мов окаянний, день и нiч плакав на розпуттях велелюдних, невидимий и незнаємий“ — мог ли он петь что-либо другое? Слова его замирали на устах — вырывались одни рыдания».
…Я не бачу щасливого: Все плаче, все гине. I рад би я сховатися, Але де — не знаю. Скрiзь неправда; де не гляну… Скрiзь господа лають. Серце в’яне, засихає, Замерзають сльози… I втомивсь я, одинокий, На самiй дорозi Отаке-то! Не здивуйте, Що вороном крячу: Хмара сонце заступила, — Я свiта не бачу[352].
В своем тяготении к простому Лев Жемчужников даже в жены взял крепостную крестьянку.
Ольга принадлежала помещику де Бальмену, знакомому Жемчужникова. Он попросил отдать ему девушку. — Де Бальмен отказался. Жемчужников предложил выкупить. — Снова отказ. И тогда влюбленный решился на похищение. Этот детективный сюжет достоин того, чтобы воспроизвести его со слов самого похитителя полностью вместе с украинским эпиграфом.
Комментарии
Ой піду, піду — з сірого хутора піду Да покину я у сім хуторі біду, Ой оглянусь я; за крутою горою,— Аж іде біда — все слідочком за мною.
(Народная песня) В назначенный день я выехал с англичанином Эдуардом Михайловичем Сиссон в фургоне с вольным ямщиком. Доехав вечером до станции Махновки (верст пять от Линовицы), мы проехали мимо поворота в Линовицы, на почтовую дорогу, где Эдуард Михайлович должен был меня дожидаться, а я отправился пешком в усадьбу де Бальмена.
