Вот где разгадка! Евразийцы уже идут по мосту обратно в Россию, и им важно найти там опору. Не случайно в заметках Савицкого есть открытое противопоставление евразийства и Кутепова. Кутепов с его непримиримостью не воспринимается. Не случайно, в "Секретной переписке" Совета евразийства о людях Кутепова говорится отрицательно: "Решительно не понимаю, на что они нам нужны…Все, кто видел г-жу Шульц при первом ее появлении вместе с Федоровым (Якушевым. — Авт.)… единогласно охарактеризовали ее самым нелестным образом…Если же мы наберем себе окружение из господ вроде племянников (конспиративное имя четы Шульц. — Авт.), то это окружение станет для нас обузой и свяжет нас так, что мы скоро и рта не сможем открыть…"
Горячая жажда борьбы, которой было пронизано каждое движение Марии Владиславовны, для евразийцев казалось пережитком гражданской войны. Если в "Тресте" они не заметили опасности, то в своей среде все оттенки воспринимались ими отчетливо. И действительно, расхождения между идеологией белой борьбы и евразийством были велики. Для ГПУ рано или поздно эти расхождения должны были стать заметны и тогда неизбежно должны были последовать попытки высечь из них искры пожара.
В начале 1925 года чета Шулъц была использована контрразведывательным отделом для заманивания на территорию СССР английского разведчика Сиднея Рейли. Косвенно в этом принимал участие и Кутепов, с которым Рейли встречался в Париже. К возможностям эмиграции англичанин был настроен критически, зато силы "Треста" казались ему значительными.
Двадцать четвертого сентября Рейли перешел финскую границу. Двадцать седьмого сентября он был в Москве, сопровождаемый Якушевым и евразийцем Мукаловым. На даче в Малаховке состоялось заседание политсовета "Треста". Рейли предложил сотрудничество с Интеллидженс Сервис. Вечером он должен был возвращаться в Ленинград. Вместо невских берегов он увидел стены камеры на Лубянке. Правда, перед арестом ему дали возможность отправить за границу открытку, которой он хотел удостоверить свое опасное путешествие в большевистскую столицу.
В ночь на двадцать девятое сентября на финской границе возле деревни Ала-Кюль была инсценирована перестрелка, в которой якобы погиб Рейли и его спутники. "Трест" должен был остаться вне подозрений.
Звезда Рейли закатилась, с ним расправились будто шутя. А Мария Владиславовна писала Якушеву: "У меня в сознании образовался какой-то провал. У меня неотступное чувство, что Рейли предала и убила лично я… Я была ответственна за "окно".
Но тем не менее, когда в Гельсингфорс приехала жена Рейли Пепита, Мария Владиславовна убедила ее в непричастности "Треста" к гибели разведчика.
В Москве тоже была легко разыграна сцена скорби, в которой участвовал и ничего не подозревавший Мукалов. Его же вместе с чекистом Зубовым направили на расследование к деревне Ала-Кюль, где он убедился в том, в чем хотели его убедить авторы этой контрразведывательной драмы.
Мукалов обеспечил еще одно алиби "Тресту", однако Марии Владиславовне этого было недостаточно. Она заставила Радкевича спешно выехать из Финляндии в Москву для самостоятельного расследования. Ничего нового он не узнал,
"Трест" сохранил свое доброе имя, а Рейли погиб. Его расстреляли третьего ноября 1925 года.
Попал в сети "Треста" и Василий Витальевич Шульгин, тот самый член Государственной Думы, который вместе с Гучковым принимал отречение Николая II.
Якушев взялся организовать поездку Шульгина по линии "Треста", гарантировав безопасность. У Шульгина в Гражданскую войну в последние дни врангелевской эпопеи пропал сын. По некоторым сведениям, он был ранен во время атаки буденновцев на белую батарею и попал в плен. И поэтому, несмотря на недавнюю гибель Рейли, Шульгин решительно настаивал на необходимости своей поездки. Его окружение ему возражало. Даже Врангель отговаривал Шульгина. Ни к чему это не привело, Магия "Треста" оказалась сильнее.
Впрочем, для чекистов путешествие по СССР непримиримого противника большевиков и его благополучное возвращение было бы прекрасным подтверждением непричастности "Треста" к провалу Рейли. Шульгин не был ни разведчиком, ни даже политиком. Он занимался литературным трудом, и как раз его перо могло послужить ГПУ для маскировки, для пропаганды.
В ночь на двадать третье декабря 1925 года Шульгин перешел польскую границу с паспортом на имя Иосифа Карловича Шварца. Сначала он прибыл в Киев, затем приехал в Москву. По-видимому, главным сюжетом этой поездки ее устроители планировали "трестовскую игру". И она удалась на славу.
О встречах с "племянниками" Шульгин написал так: "Я был отдан Марии Владиславовне Захарченко-Шульц и ее мужу под специальное покровительство. Муж ее был офицер. По ее карточкам, снятым в молодости, это была хорошенькая женщина, чтобы не сказать красивая. Я ее узнал уже в возрасте увядания, но все-таки кое-что сохранилось в ее чертах. Она была немного выше среднего роста, с тонкими чертами лица. Испытала очень много, и лицо ее, конечно, носило печать всех испытаний, но женщина была выносливой и энергии совершенно исключительной. Она была помощницей Якушева… Оба супруга, она и муж, часто навещали меня, они жили там же, возле меня, постоянно выезжая в Москву, оттуда примерно час езды до их дома… Мне приходилось вести откровенные беседы с Марией Владиславовной. Однажды она мне сказала: "Я старею. Чувствую, что это мои последние силы. В "Трест" я вложила все свои силы, если это оборвется, я жить не буду".
Шульгин был обречен поверить "Тресту". Разве он мог усомниться, когда слышал от своих новых знакомых уверения в том, что народ и государство уже оправляются от страшных ударов, которые им нанес социализм? Что никакого коммунизма больше нет, а есть глупая болтовня севших в лужу людей. Что социалистическая отрыжка пройдет.
Тут же Шульгину внушали, что напрасно в эмиграции торопятся, ведь сами понукающие далеко не готовы взять государственный руль и не знают, что делать с Россией.
Если Шульгин и мог что-то заподозрить в этих уговорах, то последующие доводы снимали все подозрения: устоями России должны быть уважение к религии и моральному началу, здоровый национализм, не переходящий в шовинизм, сознание важности духовной культуры, свобода трудиться и мыслить, всяческая поддержка сильных творческих людей.
Если закрыть глаза, то можно представить, что находишься не в красной Москве, а в столыпинском Петербурге и слышишь речи о великой России. Может быть, в "Тресте" были люди, искренне верившие в возможность переиграть чекистов. И они играли в странную жуткую игру со своим прошлым, веря, что смогут вырваться из западни. Они раскрыли глаза только тогда, когда к ним прикоснулась смерть, Шульгин оказался случайным свидетелем этой истории, о чем написал книгу "Три столицы". Эта книга человека с закрытыми глазами и открытым сердцем. Она рассеяла сомнения в "Тресте". Исчезновение Рейли было забыто.
В конце жизни Шульгин сделал одно открытие, которое кое-что прояснило. В тайной жестокой борьбе за власть между Сталиным и Троцким "Трест" и Якушев занимали определенную троцкистскую позицию. Вслед за Троцким они ориентировались на атлантистский Запад, который не хотел допустить возрождения евразийского гиганта. Сталин же стоял на национал-большевистских позициях. Геополитическое противостояние отразилось не только в борьбе двух лидеров, но и в судьбах многих ничего не подозревавших об этом людей.
