– Нет.
– Пойдем, я тебя накормлю.
– Так ведь продуктов нет.
– А чем девочки завтракали?
– Не знаю. Они уже большие, сами едят.
– А вчера чем обедали и ужинали, знаешь?
– Нет.
– Так, может, тебе занять эту пустоту любовью к дочерям?
– Разве я их не люблю? Они же ни в чем отказа не знают.
– А может, лучше, чтобы знали! Когда ты им отказываешь, это означает, что ты интересуешься их жизнью, заботишься о них. Разве нет?
Другая на ее месте послала бы меня с моими нравоучениями подальше. Но мы были знакомы довольно давно и близко, поэтому она не обиделась.
– И что, сильно заметно, что я уделяю им мало внимания?
– Ну, другим, может, не заметно. А я часто тут у вас ошиваюсь, поэтому вижу. У Марины какие-то проблемы в личной жизни?
– Не знаю. Разве у нее бывают?
– А Кристину надо научить машину водить, чтобы тоже в магазин ездила, а то у них такие ссоры на этой почве.
– Разве они ссорятся?
Мы попили чаю.
– Костяна выгнала?
– Нет. Он спит в четвертой спальне.
– Чем его кормить будем?
Светлана взбодрилась.
– Сейчас он нам в магазин сходит.
– Костян, Костян! Вставай, есть хочется. Слетай в магазин, будь другом.
Костя вышел из своей спальни в модных боксерах Celvin Klein и с толстой голдой на шее.
– Привет, – сказал он мне. – Пусть она сходит, – кивнул он на меня. – Кто здесь прислуга? Я или она?
– Она не прислуга, а подруга, просто вынуждена работать. А ты уже опух от сна, давай. Пробежку. А то скоро пузо вырастет. С пузом терпеть тебя не буду, выгоню.
– Не ври, не выгонишь. Ты меня любишь.
– Дурак ты. Понимал бы что в любви.
– Очень даже понимаю, – сказал он и бросил на меня тоскливый взгляд.
Костян оделся в спортивный костюм. И, не умывшись, поковылял в сторону гаража.
Пока Костян ездил за продуктами, я начала работать. Спустя примерно полтора часа с кухни стали прилетать фантастически вкусные запахи. У меня разыгрался аппетит, и я отправилась посмотреть, что к чему. Светлана, румяная от плиты, пекла пирожки, варила рассольник и тушила бефстроганов, Костян крутился около нее, хватая кусочки со сковороды прямо руками.
Уборки мне прибавилось. Но Светлане, похоже, полегчало. Она ласково, совсем не как на любовника, скорее как на ребенка, смотрела на Костю. И по ее взгляду я поняла, что она раздумывает, как с ним быть.
Пока я наблюдала эту почти идиллическую сцену, у меня зазвонил сотовый телефон.
Звонил Глеб. Я и представить себе не могла, что он собирается мне сказать.
– Прости меня. Я вел себя как скотина. Но это случайно, просто во сне положил руку. Это больше никогда не повторится. Я обещаю. Слышишь? Я так счастлив, что ты согласилась. Я сегодня же начну искать общую квартиру для нас. Соберем еще какую-нибудь коллекцию мебели для нее. Да?
Я молчала. Я не знала, что и думать. Я ведь и вправду согласилась вчера вечером. Что же мне делать?
– Извини, – сказала я, – не могу сейчас говорить. Созвонимся позже. Я сама позвоню.
– Хорошо, – ответил Глеб.
Я украла у Светланы пирожок и отправилась свершать свой трудовой подвиг дальше.
Спустя некоторое время снова раздался звонок. Я очень надеялась, что это не Глеб, потому что еще не придумала, что ответить.
Это была Ира, офис-менеджер агентства, в котором я работаю.
– Тут странная история, – сказала Ира. – Клиенты с площади Тургенева обвиняют тебя в краже.
– В какой краже? Что у них пропало?
– Толком ничего не говорят, просто типа не доверяют тебе, вещи пропали, короче, отказываются от твоих услуг.
– Но что конкретно пропало?
– Не знаю.
– Заявлять будут?
– Вроде нет.
– Ну и что будем делать?
– То же, что и всегда. Извини, подруга, контракт с тобой расторгнут, больше клиентов тебе искать не будем.
– Ирка, ты же знаешь, что это все фигня, что я ничего не воровала ни у них, ни вообще когда-либо.
– Ну я, предположим, знаю, но такие правила. Если хотя бы тень подозрения падает, мы сразу же отказываем. Ты сама видела это много раз.
– Так там были воровки!
– Извини, я ничего не могу поделать.
– Я позвоню ему, разберусь.
– Звони, разбирайся.
* * *
Это сообщение подкосило меня совершенно. Все мои клиенты разводятся и разъезжаются. Как же мне жить дальше, как отдавать долг? Нет, нельзя позволять так унижать себя. И я набрала номер Анны Витальевны.
– Анна Витальевна, дорогая, в каком воровстве вы меня обвиняете? Что у вас пропало?
– Ничего не пропало, а что случилось?
– Меня увольняют из агентства. Говорят, от вас поступила на меня жалоба. Якобы у вас что-то пропало.
– Что вы, деточка, я никому не звонила!
– Может быть, Александр Александрович звонил?
– Я не в курсе, милая, не понимаю, о чем речь.
– Может быть, он мстит мне за то, что я не впустила его в квартиру, когда он приходил?
– В какую квартиру? Я не понимаю, к кому он приходил?
– Ко мне приходил в воскресенье вечером, но я его не впустила.
– А почему?
– Он делал мне нескромные предложения.
– Какая чушь! У моего Сашеньки прекрасная семья. Зачем ему приходить к вам? Вы, деточка, оказывается, лгунья. До свидания, не звоните мне больше.
Я разозлилась. Хотя какой смысл злиться на бабушку – божий одуванчик, у которой весь свет в окошке – это ее Сашенька.
– Александр Александрович?
– Ага, передумала? Или с работы увольняют?
– У меня была безупречная репутация и великолепные рекомендации. Что мне прикажете теперь делать? Зачем вы все испортили? Мало, что ли, вокруг доступных девушек?
– А с доступными неинтересно, никакого азарта. Так ты передумала или нет? Завтра будет поздно, твою фамилию внесут в черные списки, и тебя не примет уже никакое агентство. Но сегодня еще можно все исправить. Позвоню, скажу, что нашел пропажу. Так что решай.
– И вас не волнует, что вы мне не нравитесь?
– А тебе придется изображать, что нравлюсь. И очень, заметь, активно придется.
