Книга Жизнь Рембо - Грэм Робб

Сойдя с парома, Рембо и Верлен поднялись на скалы над городом и пошли вдоль скалистых вершин. Ярко светило солнце. Франция была лишь прозрачным миражом на горизонте.

В восемь часов они спустились снова в Дувр в поисках завтрака. Знаменитое английское воскресенье оправдало свою репутацию – все было закрыто.

«Лишь только тогда, когда мы случайно встретились с французом, переводчиком по профессии, мы сумели после некоторых реальных или вымышленных трудностей получить немного яичницы и чая, назвав себя истинными путешественниками»[395].

После двух дней отдыха и акклиматизации они сели в поезд до Лондона[396].

Эта земля, называемая «Англетер», была по-прежнему в значительной степени плодом наполеоновской пропаганды и Галльской войны Цезаря. «Коварный Альбион» был туманной Фулой – дальним пределом, населенным чопорными чудаками без вкуса в пище и одежде и гениями торговли (за исключением воскресенья). Со времен Великой выставки 1851 года и гравюр Гюстава Доре, которыми Рембо восхищался за их сжатое сюжетно-тематическое изображение[397], образ его приобрел блеск современности и сатанинские нотки индустриализации. Британия возглавляла мир по трудосберегающим устройствам, оборудованию ванных комнат и количеству детей, трудящихся на фабриках. Пересечь Ла-Манш значило углубиться на пятьдесят лет в будущее, обнаружил Жюль Верн в 1859 году. Его первой попыткой научной фантастики был отчет о путешествии на поезде через промышленную Британию.

10 сентября 1872 года Рембо и Верлен вышли со станции Чаринг-Кросс и погрузились в удивительное столпотворение Центрального Лондона. Верлен пытался описать эту перманентную пробку с помощью существительных и прилагательных: «Экипажи, такси, омнибусы (грязные), трамваи, несмолкаемые железные дороги на великолепных чугунных мостах, величавых и громыхающих; невероятно грубые крикливые люди на улицах»[398].

Самый большой город в мире представлял собой великолепное адское зрелище, впечатляющее своими разочарованиями. В атмосфере Лондона все казалось ничтожным и шероховатым. «Все маленькие, тощие и изможденные, – писал Верлен, – особенно бедные». «Лондон похож на плоского черного жука»: ряд за рядом ужасные приземистые дома «готической» и «венецианской» школы, ветхие кафе с официантами с черными пальцами и проходящий через все это гигантский переполненный туалет» – река Темза.

К счастью, погода была «превосходной»: «Представьте себе заходящее солнце сквозь серый креп».

Их первая реакция на Лондон была неизбежно защитной. Верлен утверждал, что и он, и Рембо нашли его «абсурдным»: «чопорным, но предлагающим любой порок, постоянно вдрызг пьяным, несмотря на смешные законопроекты о пьянстве». Несколько дней спустя он прославлял «бесконечные доки» Вулвича как вполне достаточное пиршество для своей становящейся «все более модернистской поэтики».

Английские «Озарения» Рембо, возможно, не были написаны в течение нескольких месяцев, и история его поэтических «глупостей» в «Одном лете в аду», кажется, кончается с переездом через Ла-Манш. Потребуется немало времени, чтобы переварить этот непонятный хаос. Все, что нам известно наверняка, – это то, что он был «восхищен и изумлен» Лондоном. В следующий раз, когда он увидел Париж, он поразил его, как «довольно милый провинциальный городишко»[399].

Они пересекли Трафальгарскую площадь и отправились вверх по Риджент-стрит, и были поражены, увидев полчища чернокожих людей («казалось, шел снег из негров»). Заморские уделы исполинской империи были представлены в витринах магазинов фотографиями Стэнли и Ливингстона, истинных героев того времени. Портреты свергнутого императора Франции, выставленные здесь же, лишь подчеркивали ощущение странности.

Тем сентябрьским утром художник Феликс Регаме, коммунар и друг Верлена, сидел в своей студии на Лэнгхэм-стрит, когда раздался стук в дверь.

«Это Верлен, только что прибывший из Брюсселя… Он красив по-своему, и, несмотря на серьезный недостаток в одежде, не выдает никаких признаков подавленности несчастьем.

Мы провели несколько восхитительных часов вместе.

Но он был не один. С ним был молчаливый спутник, который тоже не блистал элегантностью.

Это Рембо»[400].

Регаме сказал своим посетителям, что один из беженцев-коммунаров, Эжен Вермерш – герой детства Рембо, – собирается освободить комнату поблизости на Хоуленд-стрит. Возможно, они могли бы перехватить договор об аренде. Затем они поговорили об отсутствующих друзьях, и Верлен с Рембо (каждый) вписали по пародии на Коппе в альбом Регаме.