Уайлду удалось убедить Банно отменить смертный приговор, впечатлив полковника угрозой жуткого бесчестия, которое он навлечет на императора и его армию, если он допустит смерть таких смелых людей. Красноречие Уайлда тронуло полковника до слез. Довольно удивительно, но апелляция к человечности и гордости Банно увенчалась успехом: вместо расстрела беглецов отправили в Сингапур, где их жутко избили и посадили в тюрьму, но они дожили до конца войны.
В отличие от Суматры, где полномочия и порядок подчиненности Банно были ясны, в Сиаме руки Банно связывала бюрократия. Хотя Банно командовал охранниками и руководил их повседневной деятельностью, инженеры группы F не подчинялись его приказам по неподдающимся пониманию причинам. Технически инженеры подчинялись командованию администрации по делам военнопленных, которая находилась в Сингапуре, а не старшему офицеру на месте, как это было в других лагерях на маршруте железной дороги. Поэтому Банно, находившийся в глубине джунглей, отрезанный от линий снабжения и сообщения, не мог быстро распутывать узлы (вроде того, каким стали эпидемия холеры среди пленных), направляя быстрый запрос о приказаниях вышестоящему начальнику.
Между тем показания, данные впоследствии пленными, которые находились в ведении Банно, позволяет предположить, что он боялся этих исполненных крайнего рвения инженеров, а также многих охранников. Хотя высокочтимый Сирил Уайлд незадолго до своей гибели в авиакатастрофе рейса из Сингапура в Токио выступил после войны в защиту Банно[6]. Уайлд назвал Банно «вполне дружественно настроенным человеком» и признал, что тот предпринял «определенные, оказавшиеся тщетными и совершенно неэффективными попытки» улучшить условия в лагерях, но другие свидетели не были столь великодушны. Банно оказался «неспособным контролировать действия своих подчиненных», насмешливо заявил один из свидетелей. В других показаниях Банно называли человеком, «небрежно относившимся к своим обязанностям» и «некомпетентным, глупым стариком». Один из выживших назвал Банно «трясущимся старым ослом».
Жизнь Банно спасла, в значительной степени, эта слабость. Когда Банно предстал перед Трибуналом по военным преступлениям, он заявил, что делал «все, что мог сделать в тех трудных обстоятельствах», для того чтобы предотвратить гибель людей, и что «неспособность навязать свои взгляды более высокому начальству не может быть основанием для уголовной ответственности». Другими словами, Банно утверждал, что он не виноват.
Довольно удивительно, но трибунал увидел ситуацию глазами Банно, растаяв настолько, что вынес ему сравнительно легкий, учитывая число смертей в группе F, приговор – три года заключения. У Банно имелись смягчающие обстоятельства: пленные уже были истощены даже до того, как они покинули Сингапур, и, как гласит официальный обзор дела, неблагоприятные «климат и местность стали важными факторами, мешавшими адекватному снабжению строителей».
Большую часть своего срока Банно провел в Сингапуре, а потом был переведен в печально известную тюрьму Сугамо в Токио. До капитуляции Японии в этой тюрьме держали (и пытали) политических заключенных. При благосклонном режиме генерала Дугласа Макартура Сугамо стала тюрьмой для военных преступников. В этой тюрьме Банно сидел недолго. Его привезли в конце января 1950 года. У него сняли отпечатки пальцев, но не сфотографировали и отпустили на свободу менее чем через месяц, 17 февраля 1950 года. Официально его включили в группу преступников, которым были сокращены сроки заключения, главным образом для того, чтобы снизить расходы на их содержание.
Потом Банно вернулся в свое хозяйство у моря. Он, несомненно, сожалел о повороте истории, который заставил его покинуть родину.
* * *
Но до всех этих событий полковник Банно находился в Глоегоере, лениво пытаясь погрузиться в свои административные обязанности и тратя бо́льшую часть времени на любовную интрижку. Несмотря на адские окружающие условия, Банно влюбился (или, по меньшей мере, испытал приступ похоти). Предметом его страсти оказалась молодая местная жительница. Было ли это подлинной страстью или же старик просто пользовался властью, которые победители получают над военными трофеями, но Банно вел себя как подросток. Он часто навещал свою возлюбленную в деревне и развлекал ее в офицерской столовой всякий раз, когда мог привезти ее в штаб-квартиру.
Фрэнк знал, что Джуди нравится этой женщине. Встречая собаку, она всегда подзывала ее словами: «Джуди, иди сюда» на своем скудном английским и всегда старалась ее приласкать, поиграть с нею и потрепать за уши. Джуди была только рада откликнуться на ласку этой женщины, если только рядом с нею не было Банно. Джуди ненавидела Банно так же сильно, как ненавидела других японцев. Сталкиваясь с Банно, Джуди всегда демонстративно уходила прочь.
Фрэнк также знал, что, несмотря на явную нелюбовь Банно к Джуди, эта нелюбовь показная. Банно нравилось злить собаку и заставлять ее рычать. Тогда он вынимал свой меч и пытался ткнуть им собаку при встрече. Джуди такие шутки не нравились, и она сердито ворчала на коменданта. Но Банно, по-видимому, редко бывал особенно огорчен этим или всерьез пытался зарубить собаку.
С другими охранниками дело обстояло не так. То ли из-за истощения запасов продовольствия, то ли потому, что война оборачивалась против держав оси после столь значительных первоначальных успехов, то ли просто из раздражительности, но посягательства на благополучие Джуди стали происходить чаще, что тревожило Фрэнка. «Охранники были настроены против Джуди и часто угрожали убить ее», – так сформулировал свои ощущения Фрэнк.
Итак, в первые месяцы 1943 года Фрэнк, движимый стремлением защитить своего нового друга, насколько то было возможно, замыслил дерзкий план. Узнав из распространявшихся по лагерю слухов о том, что Банно тайно встретится со своей возлюбленной, Фрэнк увильнул от работы и затаился в зарослях рядом с жильем Банно. Он терпеливо следил, подавляя страх перед тем, что его отсутствие заметят. Когда стемнело, Фрэнку удалось увидеть в окно, что Банно один и, по-видимому, отдыхает после свидания за бутылкой саке. Для Фрэнка наступил момент выложить козырь – шевелящегося, слюнявого туза, самого быстрого и милого из щенков Джуди по кличке Киш.
Киш выделялся во втором помете Джуди, но в лагере пользовались любовью и некоторые другие ее щенки. Остальные выжившие четыре щенка носили клички Рокок, Шейкджи, Блэки и Панч.
По мнению Сирла, Шейкджи была самым привлекательным (после Киша) щенком. Она заходила в женский лагерь, о существовании которого пленные долго не знали, хотя он находился всего в паре километров от мужского. Однажды местная торговка фруктами принесла весть, которую передала шепотом: женщины хотели узнать, нельзя ли им взять одного из щенков. Когда Фрэнк и его приятели оправились от потрясения, они дали согласие, и им удалось переправить Шейкджи в женский лагерь. Торговка фруктами положила щенка в корзину, накрыла его гроздьями бананов и ушла, неся корзину на голове. Так она доставила очень сладко пахнущую Шейкджи благодарным женщинам. Через много лет Лен Уильямс услышал рассказ женщины, ребенком оказавшейся в том лагере и потерявшей там мать. Эта женщина навсегда запомнила щенка и ту, что принесла его в корзине на голове.
