Еще до суда башню, в которой проводил свои опыты герцог, тщательно обыскали. Но найти прямых доказательств колдовства так и не удалось. В башне находилось очень много старинных книг, мешки с разными сушеными травами, флаконы со странными жидкостями и многое другое. Кроме того, там была сооружена печь, над которой висел котел. Около двери находился окованный железом сундук. Открыв его, там обнаружили какие-то обгоревшие пергаментные свитки, которые от прикосновения превратились в труху. А на самом дне сундука лежали несколько оплавившихся кусочков воска. Словно предчувствуя беду, герцог де Карруаз в ночь перед свадьбой уничтожил все улики, которые могли бы свидетельствовать против него. Единственный же помощник Раймунда де Карруаза был мертв, то есть доказать его занятия магией было невозможно, а изучение алхимии никак не возбранялось.
Представ перед судом, герцог сперва с ловкостью опровергал существование коварного плана, приведшего, в частности, к смерти родителей Габриэллы. Он уверял, что признание, сделанное им во время беседы с ней – лишь плод ее воспаленного воображения.
– Она, должно быть, была не в себе, бедняжка, – печально покачивал головой герцог де Карруаз.
Но Габриэлла, выступившая в роли и свидетеля, и обвинителя, с легкостью опровергла это заявление, перечислив все злодеяния дяди. Едва живая Арабель и Мартин, приглашенные на суд, подтвердили ее слова. Герцог де Карруаз решительно возражал, ссылаясь на свою неподсудность, а главное, на непричастность к делу. Но Филипп III отверг его протесты. Тогда герцог избрал другую тактику: спасая свою шкуру, он постарался свалить всю вину на старого колдуна, который якобы и принудил его осуществлять все то, в чем герцога обвиняют. Но судьям, как и самому королю, эта версия показалась малоубедительной.
На что Раймунд де Карруаз ответил, что он вообще отказывается говорить и отрекается от клятвы воздерживаться от всякой лжи.
После недолгих раздумий Филипп вынес первое решение по данному делу: для начала лишить герцога де Карруаза рыцарского звания. И сделать это незамедлительно.
Ближе к вечеру во внутреннем дворе собрались почти все обитатели замка. Весть о таком интересном событии (которых вообще случалось не так уж много) мгновенно облетела округу. Многие, побросав работу, устремились к замку. Когда дневная жара немного спала, стражники вывели безоружного герцога, одетого в длинную рубашку. Обойдя двор, герцог и сопровождавшая его охрана подошли к помосту, вокруг которого уже собралась внушительная толпа. Взойдя на помост, Раймунд де Карруаз обвел присутствовавших людей злобным взглядом. Один из стражников подошел к герцогу и резким движением сорвал с него шпоры. Затем другой взял щит герцога и стер герб, а двое других на глазах всей толпы сломали его оружие и обломки бросили к ногам Раймунда де Карруаза. После этого щит привязали к хвосту рабочей клячи и под громкое улюлюканье толпы погнали бедное животное со двора. Когда первый этап разжалования рыцаря завершился, к помосту подошел герольд короля и три раза спросил:
– Кто это такой?
Из толпы громко отвечали, что это рыцарь.
Но в ответ на эти слова последовало возражение:
– Это не рыцарь, это негодяй и убийца!
Он изменил клятве, долгу, слову и верности!
После этих слов священник начал громко читать сто восьмой Псалом, который изобиловал проклятиями в адрес нечестивца:
– …Да будут дни его кратки, и достоинство его да возьмет другой…да не будет сострадающего ему, да не будет милующего сирот его…
Дочитав Псалом, священник сделал стражникам знак, и те положили герцога на носилки и как умершего для рыцарства понесли Раймунда де Карруаза в церковь, где по нему прочитали заупокойные молитвы, ибо с этого момента он считался умершим для рыцарства.
Но суд над герцогом де Карруазом еще не был завершен. На следующий день заседание возобновилось. Однако, выслушав все стороны, ни король, ни судьи не составили твердого представления о вине герцога. Умело и красноречиво защищаясь, Раймунд де Карруаз старался убедить их в своей полной непричастности к отравлению родителей Габриэллы. Да, он занимался опытами, но не творил с их помощью зла.
– А разве поиски философского камня уже не есть зло? – осведомился граф Ронсар, пристально глядя на священника, который одобрительно покачал головой.
Загнанный в угол этим вопросом, герцог де Карруаз начал как-то велеречиво выкручиваться, но тут в дело вмешался граф де Сен-Мор:
– Если многоуважаемые судьи не могут определить, кто прав, а кто виноват, то, может быть, решение этого спора предоставить высшим силам?
– Мы не понимаем, о чем идет речь, – насупившись, промолвил король.
– Я имею в виду Божественную справедливость, сир.
– Мой мальчик, – удивился граф Ронсар, – ты хочешь бросить вызов герцогу?
– Чтобы защитить доброе имя моей жены и наказать преступника, который причинил столько горя ее семье, я должен это сделать. И пусть Господь сам решает: заслуживает герцог пощады или нет.
– Мудрое решение, – согласился Филипп, все больше и больше проникаясь к графу де Сен-Мору уважением. (Порядочность, честность и искренность Жирарда не могли не повлиять на отношение короля к вассалу: враждебность и ненависть постепенно уступали место расположению). – Итак, мы повелеваем: шестнадцатого августа сего года состоится Божий суд! Поединок будет не на жизнь, а на смерть, ибо решается судьба нечестивца и выносится ему приговор…
… В ночь перед поединком мало кто спал в замке. Габриэлла, которая только что вновь обрела мужа, не находила себе места. А что, если завтра удача и правда снова отвернутся от их семьи, и победит зло? И тогда она опять, и уже окончательно, потеряет Жирарда? Девушка обратила взор на мужа, который в этот момент лично проверял свое оружие. Он выглядел очень озабоченным. Погрузившись в тревожные думы, Жирард не заметил, как Габриэлла подошла. Она ласковым движением положила руки на плечи мужа и, наклонившись, поцеловала его. Граф вздрогнул.
– О чем ты думаешь? – нежным голосом спросила Габриэлла, проведя рукой по его волосам.
– О завтрашнем сражении, – откликнулся граф. Он аккуратно вложил свой меч в ножны. – Завтра будет тяжелый день.
– Дева Мария защитит тебя, – проговорила девушка тихим голосом. – Я буду молиться.
– Все будет хорошо, дорогая Габи. Я не для того проделал такой путь, чтобы вновь потерять тебя или, найдя, вновь отдать кровожадным хищникам. Твоя любовь и вера в меня будут служить мне защитой и придадут сил…
… С самого раннего утра силами слуг замка начались приготовления к Божьему суду. Так как посевы безнадежно высохли из-за отсутствия дождя (а его не было уже два месяца), поединок решили устроить прямо на поле перед замком. Для этого огородили небольшой участок – ристалище, где для судей и родовитых особ устроили помост, над которым повесили балдахин, чтобы защитить знатных зрителей от жгучих лучей солнца, которое немилосердно пекло вот уже много дней. Король со свитой, судьи и многочисленные обитатели замка явились на место, где должен был состояться Божий суд, сразу после того, как сторож на главной башне протрубил в рог, извещая всех в окрестностях замка о том, что наступил полдень. Знатные особы в парадных одеяниях непринужденно разговаривали и смеялись, ожидая противников. Они нетерпеливо поглядывали на ворота замка, из которых должны были появиться граф де Сен-Мор и герцог де Карруаз, которому в этот единственный раз было разрешено вновь надеть латы и взять в руки щит и меч. И только один человек с замиранием сердца следил за входящими и выходящими из замка людьми. Это была Габриэлла. Она сидела поодаль от остальных, не желая принимать участие во всеобщем веселье. Заметив графиню, король наклонился к графу Ронсару и что-то прошептал ему на ухо. Тот кивнул головой в знак согласия и тотчас же направился к ней.
