– Это произошло через два дня после того, как я прибыл во Францию. Мой путь пролегал сквозь суровый, труднопроходимый лес. День клонился к вечеру, и я искал себе какое-нибудь убежище, так как не хотел опять ночевать под открытым небом, тем более что мои скудные припасы давно закончились. Да и вой волков не делал ночевку в лесу соблазнительней… Внезапно среди деревьев я увидел свет. Обрадовавшись, я направил коня туда. Через несколько минут я оказался возле убогой лачуги. Вокруг царила мертвая тишина, и, сказать по правде, мне стало не по себе. Смутное беспокойство овладело мной. Обвязав морду коня плащом, чтобы животное не выдало моего присутствия, я осторожно приблизился к низкому окну. То, что я увидел, поразило меня до глубины души. Шла черная месса!
– Почему, сын мой, ты думаешь, что это была черная месса? – вмешался в рассказ инквизитор. – Ты, вероятно, когда-нибудь присутствовал на ней?
– Для этого не надо быть членом сатанинского общества, – пристально посмотрев на отца Доминика, возразил Жирард. – Достаточно быть просто не глупым человеком.
– Уточни, сын мой, что ты называешь черной мессой.
– Вместо креста в ход пошла черная репа, а во время причастия я увидел отвратительного вида жабу.
– Продолжайте, граф, – недовольный тем, что рассказ был прерван, потребовал король.
– Слушаюсь, Ваше Величество, – поклонился граф де Сен-Мор. – Как потом оказалось, это была инициация нового члена. Когда обряд посвящения завершился, то настало время для жертвоприношения. Для этой цели в лачугу внесли маленького ребенка. Взяв ребенка на руки, главный сатанист произнес заклинание. Потом малыша положили на стол и, прежде чем я успел что-либо понять и вмешаться, чернокнижник разрубил его пополам огромным ножом. Мне стало так дурно, что от охватившего меня ужаса я не мог даже пошевелиться. А дальше стало еще хуже. Вырвав из груди ребенка еще живое сердце, глава протянул его вновь посвященному. Произнеся клятву, тот съел сердце на глазах у всех. Раздались крики одобрения, и все стали поздравлять нового члена секты. А затем началась дикая оргия, смотреть на которую я уже вовсе не мог.
– Вам удалось разглядеть лица нечестивцев? – быстро спросил отец Доминик, побледнев.
– Возможно… – уклонился от ответа граф. – Впрочем, их легко можно опознать.
– Каким образом? – осведомился граф Ронсар, которого очень насторожил рассказ Жирарда.
– Они носят отличительный знак на груди.
Я ведь прав, аббат Шириз? – внезапно обратился граф де Сен-Мор к белому, как снег, служителю церкви.
– Я… я… мне ничего не известно, – пролепетал аббат в испуге.
– Как вы посмели обвинять в этом кошмарном преступлении истинного служителя Святой Церкви? – гневно сверкнув глазами, грозно промолвил инквизитор.
– Я готов поклясться на Библии, отец Доминик, или как там вас называют члены сатанинской секты.
– Вы ответите за гнусный навет! – вскричал отец Доминик, лицо которого перекосилось то ли от гнева, то ли от ужаса.
– А что за знак можно увидеть на их груди? – поинтересовался Филипп, заинтригованный рассказом Жирарда.
– Перевернутую пентаграмму – сигил[28]Бафомета[29], сир.
– В таком случае мы приказываем вам снять ваши одеяния. Мы желаем убедиться, что выдвинутые обвинения не являются клеветой.
– Это произвол! – завопил взбешенный отец Доминик. – Вы не имеете права! Я отказываюсь вам подчиняться!
– Стража! – приказал Филипп III, нахмурив брови. – Выполняйте!
Как ни сопротивлялись аббат Шириз и инквизитор, но им пришлось подчиниться. Через несколько минут перед собравшимися стояли два полуобнаженных человека; на груди каждого из них красовалось по перевернутой пентаграмме. Присутствовавшие в зале люди, пораженные услышанным и увиденным, молчали. Габриэлла поднялась со своего места и подошла к отцу Доминику.
– Теперь вы верите в Божье возмездие, отец Доминик? Не ждите милости: кто зло творит, убийца будет в свой черед убит… Когда огонь начнет пожирать вашу грешную плоть, вспомните невинно убиенную Филиппу…
– Стража! – приказал король, вставая и указывая рукой на двух грешников. – Заковать их и бросить в темницу!
– Что вы будете с ними делать, Ваше Величество? – осведомился граф Ронсар, когда увели пленников. – Вы будете их судить?
– Зачем? – удивился тот. – Вина их доказана без суда и дополнительных свидетелей. Мы не желаем тратить наше драгоценное время на сатанистов. Для них существует только один путь: костер!
– А как же герцог де Карруаз? – задал другой вопрос граф Ронсар.
– Его дальнейшую судьбу мы определим завтра! – ответил король и удалился из залы.
Глава 31
Ни хитрому, ни умелому, ни птице умелой суда божьего не миновать.
Наступило еще одно ясное утро. Раскаленное солнце, которое выжгло уже всю траву и посевы, вновь появилось на безоблачном небе. Люди с тоской окидывали взглядом горизонт в ожидании чуда, но, увы… По-видимому, им предстояло пережить еще один знойный день.
С раннего утра в замке царило лихорадочное волнение. За воротами, которые вели во внутренний двор замка, в спешке оборудовали место, где в полдень должно было свершиться правосудие. Со всех сторон стекалась толпа, подгоняемая любопытством, жаждавшая увидеть захватывающее зрелище: ведь не каждый день сжигали священника-инквизитора, оказавшегося главой сатанинской секты. Ближе к полудню уже весь внешний двор был забит людьми. Все тихо перешептывались, рассказывая друг другу о событиях вчерашнего вечера. История передавалась из уст в уста, постепенно обрастая все новыми и новыми деталями. Но стоило только появиться сатанистам, как толпа дружно разразилась проклятиями. Если бы не стражники, которые охраняли пленников, то, вероятнее всего, их просто разорвали бы на части. Все знали о зверствах, которые путем оговоров и бесчестных подлогов устраивали отец Доминик и аббат.
Невзирая на то, что зрелище ожидалось ужасное, Габриэлла стояла на замковой стене и, не отрываясь, смотрела на то, как огонь пожирает людей, причинивших ей столько страдания и горя, да и не ей одной.
– Филиппа, милая, ты отомщена… Спасибо тебе, Господи, и тебе, Непорочная Дева Мария! Злодеев настигло возмездие!
По завершении казни сатанистов король приказал всем явиться в залу, где должна была решиться судьба еще одного человека, который ради наживы и власти, подгоняемый завистью, мучившей его всю жизнь, попытался воплотить в жизнь коварнейший план.
