Отис наблюдал, как Кэт подает отцу воду. Она смотрела на Эдриана странным взглядом, как будто была напугана не меньше его, Отиса.
Он никому не говорил про ту свою оплошность со скайпом, только Шарлотте. Странно, как они с Шарлоттой подружились. Через пару недель после гибели Майи она спросила его в Фейсбуке, как дела, написала, что желает ему удачи, потому что знает от Кэт, что ему худо, и что всегда готова с ним поболтать. Он был горд таким другом. Она такая хорошенькая, а главное, она – подружка Люка. Это сильнее связывало Отиса с братом. Отис много писал Шарлотте, расписывал свои чувства, ненависть к самому себе, свою уязвимость и намерение наложить на себя руки. Никаких рук он, конечно, на себя не наложил, потому что трус.
Потом вмешалась Кэт, и необходимость в Шарлотте отпала; их переписка прервалась. А потом взрыв в семье – история с письмами, и Отису опять сильно поплохело. Он их не писал, но вроде как знал, кто этим занимался. И вообще участвовал во всей этой дурно пахнущей истории. Шарлотта написала ему: что ты, Отис, ты ни при чем. И письма ни при чем. Я, мол, знаю, в чем дело. Знаю причину ее смерти. Откровенничать он-лайн она не пожелала, а встретилась с ним как-то утром у станции метро и поведала, что Майя была влюблена в другого. В того, с кем не могла быть, о ком никому не могла рассказать. Вот поэтому она напилась вдрызг и бросилась под автобус.
Сначала это показалось Отису бессмыслицей. Он долго сидел на скамейке у станции метро и пытался хоть что-то сообразить. И так от этого устал, что страшно обозлился. Приспичило же его папаше бросить всю семью ради женщины, которая его даже не любила! Уж если ты вознамерился подложить такую свинью всем любящим тебя людям, то будь, по крайней мере, уверен, что это у тебя НАВСЕГДА!
И вот теперь его отец рыдал у них на кухне, и никто не знал, что он сейчас скажет, кроме Отиса, который знал – знал, и все! – что сейчас все вылезет наружу. Все! И только по его вине.
Кэт дала отцу стакан воды и отшатнулась от него, как от радиоактивного. Он истерически рыдал, чем доводил ее до исступления. Даже на похоронах Майи он так не убивался. Перл не выпускала отца из крепких объятий. Отис испуганно таращился на них с дивана, Люк словно приклеился к стене, следя за отцом прищуренными глазами. А Эдриан пока что ничего не говорил, слезы мешали.
Кэт хотелось уйти куда глаза глядят. Забрать куртку и сумку и сбежать. Куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Для нее было очевидно: кто бы ни была эта чертова женщина с телефоном и разноцветными глазами, она поведала отцу что-то разоблачительное, невероятно его опечалившее. Кэт подозревала, что это связано с ней. С ее поступком.
С убийством Майи.
Потому что именно это Кэт и совершила. Она ее убила, как если бы зашла ей за спину на Чаринг-Кросс-роуд и подтолкнула. Последний год и четыре месяца Кэт была сама не своя. Она считала себя убийцей. Глядясь в зеркало, она видела убийцу. Слыша свое имя, она слышала имя убийцы. Когда на нее обращали внимание на улице, когда встречались с ней глазами дольше, чем на секунду, ей казалось, что это от мысли: посмотрите, вот убийца!
Она, как зверек, пряталась от мира в норе, в семье Кэролайн. И ела не в себя. С того момента, когда она отправила Майе первое письмо в 2010 году, Кэт ждала такой развязки. Она помнила бурный прилив адреналина при нажатии кнопки «отправить», чувство, что сейчас все изменится, изменится раз и навсегда. Но шли дни, а ничего не происходило. Ни ответа, ни обвинений, ни последствий. Тогда она послала новое письмо. И еще. И еще. Чувство власти и контроля действовало на нее, как наркотик. Безнаказанность внушала ей эйфорию. С болезненным любопытством она наблюдала, как Майя становится все меньше и меньше, все тише и тише, все больше перестает быть такой, какой была раньше. И так до последних каникул в Суффолке, когда Майя, можно сказать, почти перестала существовать. Кэт видела отчужденность между Майей и своим отцом, холод в ее глазах и думала: «Она может уйти с минуты на минуту, теперь это дело времени».
После возвращения Кэт послала еще одно письмо просто для верности, чтобы отвесить Майе последний пинок, подтолкнуть ее к выходу. А она пошла и убилась. Так счастливый конец, о котором мечтала Кэт, – когда Майя уйдет, отец вернется к Кэролайн и все станет по-прежнему, пусть не совсем так, как полагается, но Кэт привыкла чувствовать себя счастливой и в таком положении, – вырвали у нее из-под ног. Вместо безымянной героини-победительницы, спасшей семью от недопустимых компромиссов тройственности, она превратилась в отвратительного монстра.
Тем временем отец начал приходить в себя. Она услышала, что он ровнее дышит, и рискнула посмотреть в его сторону. Он уже начал говорить. Она затаила дыхание, сжала кулаки и превратилась в слух.
45
Эдриан поставил стакан с водой и промокнул глаза поданным Кэролайн бумажным полотенцем. Он не ожидал, что волна чувств ударит его по голове, как тяжелая лопата, когда он увидит в кухне всю семью, собравшуюся в одном месте, в полной безопасности. Когда слезы иссякли, зрение прояснилось, он разглядел у них в глазах страх.
Он пересек кухню и уселся рядом с Отисом.
– Ну, что у тебя было за приключение?
Отис недовольно хмыкнул.
– Разве это приключение?
– Неважно. Теперь все хорошо?
Сын пожал плечами.
– Я немного устал.
– Могу себе представить. – Эдриан придвинулся к Отису с намерением его обнять, но сын от его прикосновения словно одеревенел. Эдриан обнаружил, что на него устремлены все взгляды. Он прочитал в них странную настороженность.
Он улыбнулся. Сейчас ему хотелось одного: чтобы всем стало хорошо.
– Слушайте, – начал он, оглядывая своих детей. – То, что я сегодня услышал, все меняет. Майя не покончила с собой. – Он опять оглядел их и увидел приподнятые головы, уже не потупленные взоры. – Эта женщина, Эбби, была последней, кто видел Майю живой. Эбби провела с ней час в пабе за беседой. Обо всем. Она мне все поведала, теперь я все знаю. Дело было не в неспособности родить, письма тоже ни при чем. Она не специально выскочила на мостовую перед самым автобусом. Она оступилась и упала. Потому что была пьяна. А пьяна она была потому, что боялась возвращаться домой. Боялась вернуться и сказать, что больше меня не любит и решила от меня уйти.
– Так письма ни при чем? – спросила Кэт с перекошенным от страха лицом.
Эдриан вздохнул. Всему этому пора было положить конец. Всему! Никто не виноват, кроме него.
– Нет, – осторожно ответил он. – По словам Эбби, Майя не принимала письма всерьез. И ни к кому в семье не испытывала недобрых чувств. Все случилось только из-за меня. – Он говорил это, глядя на Кэт, чтобы заставить ее не отводить взгляд. – Все-все. Все остальные ни при чем. Совсем!
Кэт всхлипнула, и так громко, что Перл даже вздрогнула. Эдриан почувствовал, как Отис перестал напрягаться. В следующую секунду средний сын обхватил отца руками, зарылся головой ему под мышку и дополнительно вымочил слезами его и без того мокрую от пота рубашку. От сыновней откровенности сердце Эдриана гордо забилось. Он уже забыл, когда этот мальчик в последний раз обнимал его. Немного погодя Отис отстранился и уставился на отца полными слез глазами. Вытерев слезы кулаками, он сказал:
