То же было и с личной жизнью. Алиса стремилась выглядеть сексапильной и старательно подчеркивала в своей внешности именно то, на что в первую очередь обращают внимание мужчины. Но на деле она была настоящей снегурочкой.
Единственной ее страстью были животные. Началось ли это с выброшенного матерью котенка или еще раньше, так или иначе, именно животным она решила посвятить жизнь. И именно поэтому пошла не на биофак, откуда только два пути: в школу или в аспирантуру, а в академию. Если дело касалось зверюшки, особенно больной, — вот тут-то и появлялись откуда ни возьмись жалость, забота, беспокойство, в которых было отказано людям.
В круглосуточной ветеринарной клинике, где Алиса подрабатывала по вечерам и выходным, ей поручали самую грязную и черную работу. Но, смазывая йодом руки, ободранные ошалелым от страха котом, или отчищая с халата шерсть пополам с блохами, она чувствовала себя счастливой. Ей казалось, что только здесь да, может, еще в институте она живет настоящей жизнью. А все остальное — сон. Дурной сон.
Сегодня она работала в клинике до обеда. Все утро пришлось возиться с грязнущим блохастым котенком, которого маленький сын холеной дамочки, одетой в костюм от кутюр, притащил с помойки. Алиса отмывала малыша, вливала ему в уши лекарство от клеща, смазывала мазью болячки и остро завидовала мальчишке, тихо сидящему в уголке и блестящими глазенками следящему за ней. Дама, без сомнения, могла позволить себе приобрести самого что ни на есть породистого кота, но разрешила своему ребенку оставить того, которого он выбрал сам, не пожалела ни денег, ни времени на ветеринара. Вот если бы ее мама…
Злоба вспыхнула с новой силой. Сама того не замечая, Алиса искала любой повод, чтобы подстегнуть свою нелюбовь к матери, не дать ей угаснуть. Раздражение не желало засыпать. Вечером Алиса из-за какой-то ерунды поссорилась с Эдиком, который был хорош тем, что не нравился матери, и одна направилась на вечеринку к Стасу.
«Среды» Стаса Цветкова, молодящегося сорокалетнего плейбоя, в определенных кругах были давней традицией еще с начала восьмидесятых, со времен «Сайгона», рок-фестивалей и появления видео. Двери большой запущенной квартиры на Стремянной по средам были открыты для всех. Приходили знакомые Стаса, приводили своих знакомых, которые в следующий раз прихватывали еще кого-то. Рады были всем: и сорокалетним, и пятнадцатилетним, бедным и богатым, бандитам и бизнесменам, студентам и бомжам. Единственным условием было принести что-нибудь выпить и закусить.
Надо сказать, что во все остальные дни недели богемный бездельник Стас превращался во вполне благополучного и даже почти респектабельного журналиста Станислава Петровича, но «среды» были данью молодости, и отказаться от них его не заставило бы ничто на свете. Кроме того, он частенько находил там забойный материал для своих статей. К серьезным изданиям Стаса не подпускали и за версту, зато желтушная пресса была им весьма довольна.
В тот самый день полгода назад, когда его бульдогу понадобилась прививка, Стас, будучи записным юбочником, не мог не обратить внимание на симпатичное личико и стройные ножки. Алисе больше понравился Цапка, но тем не менее прежде, чем Стас, как и другие, в ней разочаровался, они успели несколько раз переспать. Несмотря на формальный разрыв, Алиса продолжала приходить на вечеринки, уже с новыми приятелями.
Все было как всегда: людно, шумно, накурено. Одни приходили, другие уходили. Кто-то целовался в темном углу, кто-то пил на брудершафт. В одной комнате танцевали, в другой играли в карты, на кухне шла дискуссия о судьбах человечества. Но сегодня абсолютно все действовало Алисе на нервы.
Она бродила от одной группки к другой, отхлебывая из бокала невкусное кислое вино, и нигде не могла пристроиться. К ней подходили какие-то люди, знакомились, подливали вина, о чем-то говорили, звали танцевать. Мелькали лица, навязчивым гулом звучали имена: Оля, Саша, Иван Ефремович… Снова Саша, Марина, и еще кто-то, и еще…
Наконец Алиса заметила, что ноги сделались ватными, а из действительности начали выпадать куски: только что она была в кухне — и вдруг оказалась в гостиной, только что бокал был полным — а сейчас уже пустой. «Набралась!» — подумала она и забилась в угол дивана рядом с мохнатой пальмой.
Хотелось спать, но стоило только прикрыть глаза — и комната начинала бешено вертеться. Алиса злилась… Не на себя — за то, что так напилась, а, разумеется, на мать, которая утром ни с того ни с сего вернулась с дачи. Именно по этой самой причине Алиса не могла уйти домой сразу, как только почувствовала, что вечер не в кайф. Нет, она вернется часа в три, не раньше, когда матушка уже встанет на уши и выпьет ведро корвалола. Будет бродить по квартире в ночной рубашке — толстая, растрепанная! — и кудахтать. Услышит, что дверь открывается, бросится: «Ах, Алечка, деточка! Где же ты была? Мы уже извелись совсем!» Деточка! А раньше что было? Алиса, не смей, Алиса, туда, Алиса, сюда. Сидеть, лежать, к ноге! Не все коту масленица, будет и нам, как ты думаешь?
Только сейчас Алиса заметила, что говорит вслух и что она не одна.
— Ты так ненавидишь свою мать?
— Твоя лучше? — Алиса закурила и откинулась на спинку дивана.
— Моя мама умерла.
— Тогда тебе повезло. Извини, я, наверно, очень пьяная, но я и правда так думаю. Самое большое несчастье в моей жизни — это родители.
— Чем же это они так провинились?
— Чем? — Алиса стряхнула пепел в кадку с пальмой и зло сощурилась. — Да тем, что воспитатели… хреновы. Моей сестричке они позволяли делать все, что ей забра… забала… заблагорассудится. В результате в пятнадцать лет она то ли покончила с собой, то ли дозу перебрала, то ли убили ее — неважно. Тогда они решили, что со мной все будет по-другому. Короче, «мы пойдем другим путем». Мордовали, как в гестапо. Матушка старалась. А папуля сидел в сторонке и стонал: «Вика, не надо!»
— Но ведь они хотели как лучше.
— Хотели как лучше, а получилось? Правильно, как всегда. Нет! Я им никогда этого не прощу. Все верну, с процентами.
— Я тебя не понимаю. Ладно, ты можешь их не любить, но мстить… Это уж чересчур. Они ведь все-таки твои родители.
— Не понимаешь — лучше молчи! — окрысилась Алиса. — Я еще спляшу на их похоронах! — Тут она почувствовала, что выпитое настоятельно просится наружу, и, не разбирая дороги, бросилась в туалет.
Сколько времени она просидела на кафельном полу, обнимая унитаз, Алиса не помнила. Не помнила и как попала из туалета обратно на диван. В гостиной никого не было. Люстру потушили, только маленький китайский светильник бросал на потолок разноцветные движущиеся пятна и черные силуэты драконов. Кто-то положил ей под голову подушку, накрыл ноги пледом. Алиса поднесла запястье к глазам и посмотрела на часы. Половина второго, надо выметаться. Или переночевать у Стаса? Не хотелось ужасно. Она вообще не любила спать в чужом доме.
«Сейчас попрошу Стаса вызвать такси», — решила Алиса и кое-как встала с дивана. Голова закружилась, но не слишком сильно. «Доберусь!» Она нашла свою сумку и вышла в коридор. Везде, кроме кухни, было темно. «Что-то рано сегодня разбрелись», — удивилась Алиса и направилась к свету.
