Мы находились в большом кабинете, посреди которого стояло…
— Доктор, — я нервно хихикнул. — Если не ошибаюсь, это гинекологическое кресло.
— Не гинекологическое, а урологическое, — поправил меня уролог.
— А есть разница?
Евгений Вениаминович вяло пожал плечами:
— В принципе, никакой.
Никакой, так никакой. Так, благодаря гаймориту, я впервые оказался на урологическо-гинекологическом троне. Уролог остановил меня, когда я пытался пристроить ноги на подколенники:
— Это лишнее. Будем работать с вашим носом.
Он подтащил к креслу стеллаж, заставленный какими-то аппаратами и мониторами. От одного из металлических ящиков с лампочками тянулся гибкий провод, заканчивающийся толстой двадцатисантиметровой спицей. Спицу венчала микроскопическая видеокамера. Ирина Алексеевна, хищно улыбнувшись, взяла в руки спицу и направила её в мою многострадальную ноздрю:
— Не боимся, не боимся, больно не будет…
— Всё под контролем! — ободряюще подмигнул Евгений Вениаминович.
Спица медленно, осторожно входила в мою голову, через естественное отверстие, то есть через нос. Скосив, насколько возможно, глаза, я наблюдал, как она скрывается в моей ноздре сантиметр за сантиметром. Врачи, уставившись в монитор, оживлённо переговаривались:
— Смотри, смотри, вот он, полип!
— Да где?
— Вот, фиолетовый!
— Ну-ка, крутани правее! Ага, ещё!
Моя голова инстинктивно поворачивалась вослед спице с камерой.
— Не шевелитесь! — прикрикнула Ирина Алексеевна.
Легко сказать! Я чувствовал, как этот штырь исследует глубины моего мозга. По щекам потекли непрошеные слёзы…
— Ладно, — смилостивился Евгений Вениаминович. — Хватит, Ира, мучить человека! Держи волокно.
Через волокно, уже совсем без всяких церемоний вставленного мне в нос, пустили лазер. Полип заметался от ужаса, попытался соскочить в другой канал, но Ирина Алексеевна не оставила ему шансов. Зато, появились шансы у меня.
— Ну вот, — удовлетворённо сообщила Ирина Алексеевна спустя пять минут. — Теперь у вас всё будет хорошо.
Она не ошиблась. Помеха процедурам была успешно устранена.
Между тем, в наш люкс действительно подселили очередного больного. Им оказался Николай, мужик из Ярославля. Николай приехал к родственникам в Петербург в отпуск, и здесь его накрыла промозглая питерская погода. Вместо того, чтобы любоваться красотами нашего города, Коля теперь любовался свежевыкрашенными стенами ЛОР-отделения 124-ой больницы и с тоской втягивался в привычный ритм жизни «гайморитчика». Промывка, укол, капельница, промывка, укол, отбой.
К нам зачастили посетители. Жёны, друзья. В отличие от простых смертных, встречавших своих родственников в коридоре, мы принимали гостей в зале своего люкса. Пациенты больницы нам ощутимо завидовали. Некоторые просились на экскурсию по нашим хоромам. После экскурсии зависть усиливалась.
Так миновала неделя, началась другая. Ивана Максимовича к его вящей радости выпустили на волю. Пару дней нас с Николаем не беспокоили. Но в среду утром к нам без стука ворвалась сестра-хозяйка и с нескрываемым злорадством заявила:
— Сергеев завтра на выписку. Орехов? Собирайте вещички. Будете переезжать в обычную палату.
Я с сочувствием посмотрел на Колю. Потом спохватился:
— А мне тоже — в обычную палату?
— Нет, вы здесь до завтра останетесь.
Понурившийся было Николай, встрепенулся:
— Так, а может, и я до завтра здесь останусь?
— Нечего, нечего! — сварливо отозвалась сестра-хозяйка. — По вашей персоне другие указания!
Коля, часто вздыхая, собрал пожитки:
— Андрюха, можно я вечером приду к тебе телевизор посмотреть?
— Конечно, приходи! — великодушно разрешил я.
Вот так, последние сутки в больнице стали для меня стандартными двадцатью четырьмя часами среднестатистического нездорового олигарха.
Утром Ирина Алексеевна торжественно освободила меня от пластиковых трубок. Моё лицо обрело прежний привычный вид.
— Берегите себя, не переохлаждайтесь! — напутствовала меня доктор. — А то опять к нам попадёте.
Не хотелось бы, впрочем, лежать в таких условиях — одно удовольствие. В кои-то веки повезло!
Я покинул больницу и бодро пошагал к остановке маршрутки. Июньский город встретил меня ласковым солнцем. В голову лезло старое избитое клише — сама природа радуется моему выздоровлению. Вспомнилось, что вчера, когда я ещё томился в люксе, так же ярко светило солнце и надрывались обалдевшие от тепла птицы. Так что, между выпиской из больницы и хорошей погодой не было никакой связи. Просто, наконец, наступило короткое питерское лето…
