— Эй, 4В!
Мигнув, открываю глаза. Передо мной стоит почтальон. Смотрю на часы. 1.23. Что-то он рановато.
— Ждете хороших новостей? — спрашивает почтальон.
— Вообще-то нет. — Пожимаю плечами. — Но может, вы меня удивите.
— Всегда надо надеяться, — усмехается он и протягивает мне стопку конвертов.
— Вообще-то я хотела узнать, есть ли у вас специальные бланки для того, чтобы оформить изменение адреса. Моя соседка сказала, что можно получить их у вас.
— Переезжаете? А ведь так долго здесь прожили. Чертовски жаль.
Беспомощно улыбаюсь:
— Я получила работу в Эспене.
— Да? В Колорадо, верно? Слышал, там здорово. — Вытаскивает из сумки бланк.
— Я должна заполнить его и отнести на почту?
— Если вы уже знаете свой новый адрес, заполните прямо сейчас, а я захвачу его с собой.
— Спасибо. — Кладу бланк на скамейку. Пока не обзаведусь постоянным жильем в Эспене, я хочу временно получать корреспонденцию на адрес родителей в Денвере. Записывая свой детский адрес, испытываю приступ ностальгии. Как мелодраматично заканчивать там, где все начиналось.
— Удачи вам, — говорит почтальон, забирая бланк. — И вам тоже.
Он удаляется, а я откидываюсь на спинку скамейки, скрещиваю руки и потираю плечи, потому что внезапно налетел прохладный ветерок. Лето в Нью-Йорке заканчивается, и город больше не напоминает тяжелую потную ладонь, вдавливающую тебя лицом вниз в асфальт. С приближением осени жители Нью-Йорка словно становятся выше ростом; они уже не волочат лениво ноги, и походка их делается легкой и беззаботной.
Порыв ветра взметает мусор над мостовой в странном танце. Пряча лицо от ветра, просматриваю почту. Только два письма адресованы мне — и, как ни удивительно, оба из офиса Агентства по поиску талантов. Выбираю конверт подлиннее, где мое имя и адрес напечатаны, почти по центру, открываю его.
Кому: Сара Пелтье
От кого: Департамент трудовых ресурсов
Уважаемый работник,
До нашего сведения дошла информация, что вы прекратили свою деятельность в Агентстве по поиску талантов. Убедительно просим вас выбрать время для проверки вашей медицинской страховки…
Ну конечно, я не намерена тратить время на проверку всякой ерунды. Сую письмо в конверт, убираю его. Однако думаю: хотя официальное уведомление об увольнении крайне неприятно, но почему-то льстит, что кто-то озаботился прислать мне его.
Впрочем, второе письмо интригует меня гораздо больше. Мое имя на конверте аккуратно написано чернилами. Обратный адрес — с номером личного кабинета Марианны Лангольд. Осторожно вынимаю квадратный листок и пытаюсь разобрать замысловатый почерк.
Дорогая Сара!
В отделе кадров мне сообщили, что они решили освободить вас от должности моего ассистента. Я искренне огорчена вашим уходом. Было очень приятно познакомиться с вами, и я желаю вам всяческих успехов. Пожалуйста, знайте, что я осталась о вас самого высокого мнения и была бы счастлива предоставить рекомендации, если вам понадобится новая работа. Я уже рассказала о вас тем знакомым, работающим в этой же области, кому постоянно нужны сотрудники. Пожалуйста, звоните и пишите мне в любое время, я с удовольствием обсужу с вами все подробности.
С наилучшими пожеланиями,
Марианна Лангольд.
Хммфф. Ну, разве это не потрясение?
Для анализа движения в Нью-Йорке необходим строгий научный подход. Как легко было бы избегать поездок в утренние или вечерние часы пик или накануне выходных. Но движение здесь — всегда лотерея, жребий, и сегодня я явно вытащила короткую спичку.
Как предложили по авторадио 1010 WINS, я решила объехать мост Джорджа Вашингтона, поскольку в обе стороны там пробка. Но череда машин у въезда в Линкольн-тоннель тоже не внушает оптимизма, поэтому я поворачиваю на шоссе Вест-Сайд, приводя в смятение других водителей. Делаю вежливый знак рукой мужчине в «порше», чтобы он пропустил меня в плотный поток. Он даже не притормозил, поворачивая практически на двух колесах, и умчался вдаль.
Поворот в Холланд-тоннель я тоже пропускаю, обнаружив после получасового стояния в мертвой пробке, что встала не в тот ряд.
Потом я останавливаюсь у светофора именно в тот момент, когда водитель такси рядом решает, что ему больше нравится мой ряд, и втискивается точно передо мной. Но когда загорается зеленый, он не двигается с места.
— Будь оно все проклято! — Ударяю рукой по баранке и не попадаю на клаксон. Хотя снаружи все спокойно, внутри автомобиля бушует ураган из непристойностей, которые я изрыгаю в сторону ветрового стекла.
Слушайте, я совершенно не собираюсь тосковать по всему этому дерьму. Я так рада, что мне никогда больше не придется иметь дело с грубиянами водителями, смертниками в «порше», идиотами, которые останавливаются и читают дорожные указатели, будто не ясно, что за четырнадцатой улицей идет пятнадцатая.
Двигаюсь в потоке. И, выбирая один маршрут за другим, пропускаю нужный поворот. И прежде чем успеваю осознать это, прежде чем успеваю изменить курс, обнаруживаю, что выезжаю из города через единственную лазейку, оставшуюся в моем распоряжении, — тоннель Баттери.
Есть что-то жуткое, сверхъестественное в движении по этой темной, дымной трубе. А еще хуже, что приходится слушать невнятные хрипы и шипение из динамика приемника. Переключаюсь на FM-станции, надеясь найти человеческий голос. Потерпев неудачу, совсем выключаю радио и продолжаю путь в гробовой тишине.
Наконец выныриваю на свет. Хотя движение все так же отвратительно, я чувствую, как напряжение отпускает мои плечи и, кажется, приступ транспортной ненависти идет на убыль. Вновь включаю радио. Диктор перечисляет названия групп, о которых я понятия не имею. Но по сравнению с дорожными сводками названия типа «Плохая компания» или «Благодарный покойник» звучат относительно умиротворяюще. Оставляю эту волну.
В зеркальце отражается Нью-Йоркский залив. Как забавно. Я и забыла, что Манхэттен — остров. Что, если подумать, здорово. Даже улицы в Чайнатауне пропахли рыбой. Как и на любом острове, жизнь здесь может надоесть. В лучшем случае вы будете страдать от потницы. В худшем — почувствуете, что загнаны в ловушку и задыхаетесь…
Внезапно я замираю. Понимаю, что подпеваю радио. Но, насколько мне известно, я не знаю слов песен. Делаю звук погромче.
Секундочку. Он только что произнес… сахарный мишка?
После того как много лет я стойко сопротивлялась лирическим песенкам, с изумлением осознаю, что абсолютно бессильна перед ними. И две вещи случаются одновременно. Во-первых, я начинаю плакать. Слезы струятся так стремительно, что я удивляюсь, как, черт побери, сдерживала их так долго. Не любая песенка оказала бы такое воздействие. Но именно эта. Это та самая, что б она пропала, песня. Элтон Джон, хитрый сукин сын, подкрался ко мне и без малейших усилий разбил мое сердце.
