– Ладно! Прошу прощения за неудавшийся вечер…
– Руди, – посмотрела она на меня изучающе, – мне сорок два года. В таком возрасте встречи делятся на те, что имеют смысл, и одноразовые. Как, скажем, поездка в метро или в автобусе. В таких я не заинтересована.
От ее откровенности у меня захватило дух. Заикаясь, я пробормотал что-то невнятное, но Галатея остановила меня:
– Сначала подумайте, – поправила она мне пальцами белый платок, надетый вместо галстука.
Меня снова, как гравитацией в центрифуге, стало заливать тяжестью похоти.
«Если она продолжит, – колотилось у меня в висках, – я наброшусь на нее здесь же, сейчас. В такси…» Закрыв глаза, я усилием воли заставив тело застыть.
– Уже подумал, – сказал кто-то вместо меня.
Конечно, не Виртуальный Руди, а Руди-реалист.
– Если для вас это просто очередная интрижка – лучше не надо. Я готова отдать все, и даже больше, но получить хочу тоже все, и нисколько не меньше…
В тот момент я и вправду верил, что ради нее готов согласиться на любое условие.
– И решил, – добавил я, чувствуя, как от нетерпения стало трудно дышать.
Поворот ключа, и мы неслышно прошли по ковру к лифту. Еще один поворот, и очутились в уже знакомой гостиной. Свет Галатея зажгла только в ванной и на ощупь повела меня дальше. Я ничего не слышал, не в состоянии был ни думать, ни говорить. Наверное, этого от меня и ждали. Меня стали осторожно раздевать. Потом уложили. И очень скоро в щекочущем оцепенении ожидания я ощутил охватившую меня всего тяжесть женского таза.
Из легких вырвалась тонна воздуха – недавнее видение вдруг стало реальностью. Переполняя шалеющие ладони своей податливой спелостью, в руки мои двумя долгожданными рыбами вплывали ее груди. Я чуть не взвыл от боли: влажная воронка рта втянула в себя мои губы. И уже погружаясь в вязкий бетон засоса, ощутил влажное и ритмичное дыхание. С всхлипом дышала вагина: прилив-отлив, прилив-отлив…
Впервые в жизни не я трахал кого-то, а кто-то – меня. Гулко. Самозабвенно. Изо всех сил. Словно я был женщиной, а та, которая оседлала меня, – мужчиной. Это одновременно и возбуждало и оскорбляло. А может, – она даже не трахала меня, а приносила в жертву. Или жертвой хотел стать я сам…
Через какое-то время толчки стали еще сильнее, но отрывистее. И, вопреки моим попыткам сдержаться, взбесившаяся карусель вдруг взметнула меня в ослепительно вспыхнувший верх. И уже оттуда, сверху, ошарашенно глядя вниз, на барахтающуюся землю, я услышал сдавленный крик, в который с головой и ответным стоном нырнул сам…
– Руди, – шептала она, гладя меня по плечам и касаясь языком шеи, – только не разочаровывай меня. Ты не пожалеешь!..
ЧАРЛИ
Мой рассказ Руди выслушал с поразительным спокойствием. Пожалуй, даже безразлично. Так, словно я говорил не о его жене, а о посторонней, малознакомой ему женщине.
– Все это ушло и не вернется, Чарли, – сказал он несколько напыщенно. – У меня не осталось даже пепелища, чтобы плакаться на нем. Все исчезло вместе с прежней жизнью.
Я молчал. Не знал, что и сказать. Мы не виделись уже год. Разговаривали только по телефону. А ведь для него мимо проскочили целых двенадцать лет: мой месяц равен его году. За то время, что Руди уехал из Штатов, он, наверное, неузнаваемо изменился. Я сознательно не просил фотографий. Хотел, чтобы в моей памяти он оставался таким, каким я знал его в последние годы.
Разговор оставил неприятный осадок. Вдруг показалось, что даже я, Чарли Стронг, его ближайший друг и двойник, тоже остался в его «прежней жизни». Это бы значило, что я не только потерял единственного близкого мне человека, но еще и остался совершенно один на свете.
По-видимому, он что-то почувствовал. Внезапно голос его стал теплее, даже трогательнее:
– Чарли, к тебе это никакого отношения не имеет. Мы с тобой как были, так и будем в душе близнецами. Пока живы. А насчет Абби – не испытывай никаких угрызений совести… – Я вдруг услышал, что он усмехнулся: – Она ведь могла трахнуться с этим своим судьей, а пришла к тебе. Знаешь, почему? Ей казалось, что так она мне отомстит. Но она ошиблась. Ты помог мне. Поставил последнюю точку.
Руди был прав. Абби руководила запоздалая месть. «Но ты-то, Чарли? – спрашивал я себя. – Разве ты не стал ее соучастником? Не позволил жене самого близкого своего друга надругаться над вашей дружбой? Это грязь, от которой тебе уже не отмыться…»
Конечно, можно попытаться найти себе оправдание. Заглушить совесть тем, что и ты тоже мстил: за друга! Есть, мол, в мужской дружбе нечто такое же сильное, как и в любви. Ведь поведи себя Абби и Джессика с Эрни иначе, Руди бы не уехал на край света, а ты, Чарли, не остался без второй своей половины. Условности и мнимый стыд – самая гибельная ржавчина. Она способна превратить в труху даже металл. Я – врач и знаю лучше других: болезнь не может быть стыдом. Она – несчастье. Во времена варварства позором была проказа, позже – сифилис. Можно привести еще с десяток примеров.
«Не лги», – одергивал я себя. На самом деле все глубже. В какой-то степени – даже пещерней. Потому что все – в тебе самом. Сознайся: ведь на самом деле таким извращенным образом ты хотел доказать себе самому, и Руди в том числе, что вы связаны не только душой, но и телом. Пусть даже через Абби. Кто-нибудь мог бы заподозрить и совершенно чуждый тебе скрыто-гомосексуальный инстинкт…
… Руди молчал. Выждал, как судья перед вынесением важного приговора, время и, наконец, провозгласил:
– Чисто по-человечески я буду рад, если у нее с этим Стивом что-то получится.
Мы попрощались, а я сидел потом еще долго и думал, что Руди подсознательно ведет со мной какой-то тайный, только ему понятный диалог. В чем-то старается мне подражать, подстраивать себя под меня и вместе с тем оставаться сами собой. Но до самого последнего времени он в этом так и не преуспел. Наверное, поэтому ему и кажется, что все свои тридцать два года жизни с Абби он только терял, ничего не приобретая взамен. А раз так – надо, просто необходимо, восполнить дразнящий пробел. Вот он и рвется к свободе. К сексу. К удовольствиям. Пока он еще не познал разочарования. Но он еще обязательно познает его. Копия отличается от оригинала тем, что она создана не автором, а подражателем. И такой всегда будет. В ней нет и не может быть своего. Подлинного. Неподражаемого.
По идее, брак – самая интимная и добровольная форма связи между мужчиной и женщиной. Но интимность кончается там, где начинается зависимость. А тогда нет и не может быть места свободе и равенству. Правда, иногда домашнее рабство – путь к комфорту и беспроблемному существованию. Не надо принимать решений: вся ответственность на другом. Беда только в том, что когда-нибудь все равно наступит момент, когда человек, будь он мужчиной или женщиной, вдруг проснется от долгого хмеля забытья. А проснувшись, с горечью и тоской осознает, что уж слишком высока была цена его удобств. Слишком неоплатима. Выжав свою жертву, как лимон, она оставила только корку.
