Отряхивая снег с одежды, они вошли в здание госпиталя, где их ждала нянечка с веником.
– Тетя Катя, как вы догадались, что мы в снегу вывалялись? – спросил Иван.
– А чего ж не догадаться: наши посетители все, как один, только навестят родственника, посидят с ним чуток и – по снегу, а то и в снег, говорят, нигде такой красоты и чистого снега не сыщешь. Наиграются – и обратно в палату. А я их обметаю веничком, чтобы луж по всему госпиталю не нанесли, – объяснила нянечка и стала лихо орудовать веничком.
– Спасибо, спасибо большое, – поблагодарила ее Тоня, снимая шубу, – не беспокойтесь, я сама.
– Ты не смущайся, сестричка, мне хорошим людям помочь всегда в радость, уж если Иван Егорыч привез тебя сюда, значит, хороший ты человек. Поднимайтесь к себе, а я чайку вам принесу.
– Чай – это ты, тетя Катя, здорово придумала, – Иван с нежностью приобнял нянечку, взял за руку Тоню и повел вверх по широкой старинной лестнице. Он подвел ее к двери, поцеловал руку. – Пожалуйста, не засиживайся, попьешь чаю и сразу же в постель, надо выспаться хорошенько, завтра тяжелый день, будем оперировать троих. Спокойной ночи, Тонечка.
Он впервые назвал ее так ласково. Тоня растерянно прошептала в ответ:
– Спокойной ночи, Иван Егорович, – а в глубине души подумала, неужели все на этом и закончится, неужели за столько лет он так и не понял, как дорог мне, как люблю его? А потом пришла банальная и трезвая мысль: может, и понял, только ведь это ничего не меняет, если сердце его молчит.
Она не стала ждать тетю Катю, разделась, легла в постель, и когда нянечка постучалась с чаем, не отозвалась, а та подумала, что умаялась сестричка, гуляючи по павлищенским снегам да и провалилась в здоровый девичий сон…
Иван, напившись чаю и уже засыпая, почему-то вспомнил, что сегодня восьмое февраля. И опять моя магическая восьмерка, подумал он. К счастью ли?..
С утра доктор Пастухов навестил в палатах больных, которых уже видел прежде и рекомендовал им оперативное лечение. Тоня в операционной уже разложила стерильные инструменты и что-то негромко говорила госпитальной операционной сестре, а та согласно кивала, стоя рядом с ней.
Операционный день начался…
После разговора с матерью Юля не переставала думать о непростых отношениях, сложившихся у нее с Алексеем. Она все отчетливее сознавала, что не признательность за доброе к ней отношение, не чувство благодарности или долга по отношению к человеку, так много сделавшему и продолжающему делать для нее, греет ей душу, а это любовь, от которой она тщетно пытается отгородиться, отмежеваться, назвать ее каким-нибудь другим словом, чтобы легче было пройти мимо, словно ничего и не было. Зачем, зачем она так делает? Кому от этого легче, спокойнее? Разве не прав был Алексей, когда говорил, что память о Нику все равно будет жить с ней всегда, что это не предательство, а просто закон жизни? Тогда почему она наказывает себя, Алексея, маленького Нику, который сразу же назвал его отцом и теперь иначе, как «папа», к нему не обращается? Эти вопросы одолевали ее постоянно, особенно после приезда матери. Юля иногда ловила на себе ее внимательный, вопрошающий взгляд, словно она пыталась сама ответить на те же вопросы, что роились в голове дочери.
Все вечера проходили в доброй, искренней, по-настоящему домашней обстановке, когда не оставалось никаких сомнений, что они – одна семья. Нику виснул на шее у Алексея, с трудом соглашаясь отпустить его, когда тот мыл руки, а за ужином внимательно наблюдал, как он ест, слушал его разговоры, ждал, пока он произнесет «спасибо», и тогда вскакивал со своего места, взгромождался к нему на колени и гладил его ладонями по щекам, по волосам. Женщины смотрели на эту картину, замерев, боясь проронить слово, еле сдерживая слезы.
В один из вечеров, когда Алексей задержался, пришел только к концу ужина, Нику бросился к нему, обхватил ручонками его колени и закричал:
– Не уезжай никуда! Не уезжай, пожалуйста!
Алексей поднял его на руки, стал успокаивать, крепко-крепко прижав к себе.
– Я никогда от тебя не уеду, малыш, обещаю.
– Правда? – Нику чуть отстранился от Алексея, строгим, недетским взглядом посмотрел ему в глаза. – Правда-правда?
– Конечно. Я всегда говорю только правду, спроси у мамы.
Нику молча обернулся к Юле. Она улыбалась, кивая головой, и тогда мальчик успокоился, радостно объявил:
– Ты теперь кушай, а я тебя подожду.
Пока Алексей ужинал, Ольга и Антонина Ивановна ушли в другую комнату, Нику занялся своими игрушками, но через открытую дверь время от времени поглядывал на «папу», ожидая, когда будет можно привести его в детскую и вместе с ним поиграть в новую игру «по ровной дорожке, по кочкам, по кочкам».
Юля сидела за обеденным столом, подперев ладонью голову, и смотрела на Алексея, не сводя глаз. Ей нравилось, как он держит вилку и нож, как ест, запивая красным вином кусочки мяса, как вытирает рот салфеткой, как передвигает на столе тарелки с закуской, как перчит и солит все подряд, даже не попробовав предварительно. Под ее взглядом Алексей неожиданно перестал есть, поднял голову, спросил:
– Ты что-то хотела сказать?
– Да… Я люблю тебя, Алеша… я давно люблю тебя…
Он встал, подошел к ней, обнял, и сразу же к ним примчался Нику, который со своего наблюдательного пункта заметил, что Алексей закончил ужин, и принял это как сигнал к действию. Так они и простояли несколько мгновений, обнявшись втроем.
– Пойдем со мной, – потянул Алексея за руку Нику.
– Ты иди, а я сейчас приду, только узнаю у мамы один секрет.
– Секрет? А мне скажешь? – глаза у Нику загорелись.
– Обязательно скажу, вот только узнаю и – скажу, – пообещал мальчику Алексей.
Нику побрел в свою комнату, непрестанно оборачиваясь и поглядывая на взрослых в ожидании обещанного секрета.
– Юля, Юлечка, ты уверена в том, что сказала?
– Прости меня, если можешь, за то, что так долго не могла признаться… мне все время что-то мешало произнести эти слова.
– Мне не за что прощать тебя, любимая, я только хочу знать, правда ли все это? Ты любишь меня?
– Люблю, люблю, люблю, поверь мне, – Юля смотрела на Алексея полными слез глазами.
– Я верю тебе, я не могу не верить, ведь ты – самое дорогое, что есть у меня.
Наверное, они слишком долго целовались, потому что Нику, не дождавшись Алексея, подскочил к ним в нетерпении, стал тормошить и просить:
– Ты обещал рассказать про секрет, ты обещал… расскажи!
Не выпуская Юлю из своих объятий, Алексей обернулся к мальчику.
– Секрет в том, Нику, что я люблю твою маму, а она любит меня, и оба мы любим тебя.
– Это не секрет, – разочарованно произнес малыш.
– Разве? – изобразил удивление Алексей. – А я думал, ты этого не знаешь.
